Разговоры с вечностью энергетика с Мяунджи.
— В этом доме жил начальник рудника… Здесь располагался мехцех, станки стояли. Недавно их забрали на металлолом. Отсюда вывезли сотни тонн металла…
Склад взрывчатых веществ, в нем хранили, проветривали и просеивали аммонит, не давали ему слеживаться – мог воспламениться. Видишь, сколько у ворот пустых ящиков? А это громоотводы, чтобы молния в склад не ударила. Летом грозы в этих местах частые.
А вот, смотри, какой дом зажиточный. На окнах ставни и резные наличники, на крыше рубероид – страшный по тем временам дефицит! Сразу понятно, что это дом завскладом…
На мониторе одна фотография сменяет другую под тихие щелчки «мышки» и комментарии их автора. Андрей Лисицкий рассказывает обстоятельно, со вкусом. Он рад поделиться увиденным, пережитым. Прочувствованным.
Живет Андрей в Мяундже, работает мастером цеха тепловой автоматики и измерения Аркагалинской ГРЭС (ОАО «Магаданэнерго»), воспитывает сына и увлекается множеством интереснейших вещей, так или иначе связанных с изучением родного края, его истории.
Сейчас он листает фотографии, сделанные в многочисленных походах по лагерным местам Сусуманского района. Перевернутый вверх колесами остов вагонетки, в которой когда-то вывозили из шахты руду. Шурфовочное ведро – оно и пустое-то килограммов двадцать весит!
Компрессор, сделанный в 1942 году в Сеймчане, о чем свидетельствует производственное клеймо: «ЦРММ ЮГПУ» («Центральные ремонтно-механические мастерские Южного горно-промышленного управления»).
Оборудование по переработке касситерита, выпущенное Крупповским заводом в 1952 году. Оно так и осталось в заводской упаковке – не успели запустить.
Железная бочка с надписью (на немецком, конечно) «Вермахт, 1944 год», приспособленная в бане под бойлер.
Самодельные печки, в стенках которых вместо поддувал высверлены женские имена: «Оля», «Тася», «Лида»… Можно представить, как зимними ночами, в лютую стужу, жарко натопленные печки светили в темноту и смрад бараков золотисто-малиновым, напоминая заключенным, что есть где-то совсем другая жизнь – беззаботная, солнечная, легкая, как девушка в цветастом ситцевом платье.
— Андрей, когда ты увлекся краеведением?
— Я вообще любознателен, — усмехнулся собеседник, — а историей интересуюсь с малых лет. Представляешь, выучил в детстве наизусть историю Древнего Мира, потому что нравилась. Любил слушать рассказы отца о лагерной Колыме – он сам ее прошел.
ГУЛАГ – первая страница истории Магаданской области, никуда нам от нее не деться, хотим мы того или нет. Много легенд и неправд о том времени сложено. Мне отец так и говорил: ерунду пишут. Кто хотел жить и работал, тот выживал.
Отсидев положенное, он остался на Колыме. Работал в Кадыкчане (Сусуманский район), на шахте, начальником дизельной электростанции. Отец хорошо пел, по такому случаю однажды оказался в Магадане на смотре художественной самодеятельности, где познакомился с мамой, вольнонаемной, обладательницей замечательного оперного голоса и сильных музыкальных корней: ее отец, мой дед, был солистом хора имени Александрова. Как красиво родители пели, бывало, дома дуэтом!..
После свадьбы они жили в Спокойном (Ягоднинский район). Там родились два моих старших брата. Когда рудник «Спокойный» закрыли, семья переехала в Адыгалах (Сусуманский район, почти на границе с Якутией), где появился на свет я.
Очень красивый поселок был. Да он и сейчас красивый, хоть и брошенный… В Адыгалахе была построена единственная в своем роде водонапорная башня – высоченная, из дерева, подобных не видел ни на Колыме, ни по России. Дизельная электростанция работала только днем, а ночью поселок снабжался водой, закачанной в башню.
— Чем жил Адыгалах?
— Во времена Дальстроя в нем располагалась центральная усадьба УШОСДОРа — Управления шоссейных дорог, строившего участок Колымской трассы от Кадыкчана до Хандыги протяженностью больше 700 км. Вокруг, само собой, лагеря…
В середине 50-х годов УШОСДОР был расформирован, а на базе Адыгалаха открыли золотой прииск. На смену ему в 80-х в поселке открылся филиал Аркагалинской автобазы. Было создано мощное ремонтное подразделение, в гараже дислоцировались «Татры». В советские времена ничего просто так не бросали, всему находили применение. Поселок продолжал жить, и жил бы до наших дней, не случись перестройка.
Школа-восьмилетка, танцы в клубе по субботам, двери без замков, особые, колымские отношения поселян – все это было. Восемьдесят процентов населения составляли бывшие «сидельцы», люди самых разных национальностей: русские, кавказцы, прибалты. Все жили дружно. Особняком держались только выходцы из Западной Украины, которых в наших краях тоже было немало.
Сколько времени нет Адыгалаха, а меня все тянет в эти места… — признается Андрей.
Каждое лето, начиная с 1997 года, он с единомышленниками отправляется в путешествия, каждый раз открывая для себя что-то новое, позволяющее чуть лучше понять прошлое, разглядеть в тумане пройденных десятилетий блеск истины, которая не дает потеряться в настоящем.
— «Мои» места – бассейн реки Эелик, притока Аян-Юряха, — продолжает А. Лисицкий. — Здесь была разветвленная сеть касситеритовых рудников, обширные разведрайоны. В округе насчитал около пятнадцати поселений, в том числе четыре крупных – со своими дизельными, ЛЭП, прочей инфраструктурой.
Какой там был труд! Это неописуемо! Голые сопки из дикого камня, и все они перепаханы вдоль и поперек шурфами и канавами, которые заключенные били вручную. Повсюду разбитые кувалды, гнутые ломы, сработанные под черенок лопаты.
И тонны пустых консервных банок, из которых «зэки» умудрялись делать все. Например, умывальник и раковину, которые мы нашли на руднике «Отпорный». До сих пор ими пользуемся!
«Отпорный» — наиболее исследованный нами рудник, наиболее щедрый на находки, даже после того как там в течение двух сезонов «хозяйничали» геологи.
— На «Отпорном» добывали олово?
— Да, золото шло только как сопутствующий металл. Хотя, судя по остаткам водяной мельницы, когда-то крутившей скрубберный прибор, золото здесь тоже мыли.
Шахта и три штольни рудника, конечно, давно «заросли» льдом и засыпались, большинство лагерных строений было в 50-60-х годах разобрано и вывезено в Адыгалах. Но в изобилии осталось производственное оборудование, личные вещи обитателей.
Неплохо сохранился Карбуляхский — поселение гражданских при руднике «Отпорный». По рассказам старожилов, в Карбуляхском обитало около трехсот человек, лагерный «контингент» насчитывал больше пятисот, большая часть – осужденные по 58-й статье. Помимо добычи касситеритовой руды здесь занимались еще «дикой» разведкой и лесозаготовками.
Электричество для поселка и подземки «Отпорного» вырабатывали шесть дизелей — не корабельных, мощных, а попроще. Были линии связи. Провода стальные, отлично сохранились до наших дней.
Интересная деталь. – Андрей открыл снимок, сделанный внутри дома. – Видишь, чем стены обклеены? Газетами «Советская Колыма»! Изрядно истлели, но местами страницы вполне читаемы.
— Какие находки для тебя самые дорогие?
— У Варлама Шаламова читал: высшим шиком в среде заключенных считалось обладание брезентовыми сапогами, шитыми на манер кирзовых. Я нашел такую пару – очень аккуратно сделана, хоть и кустарным способом.
Особые чувства вызывают набитые метки на котелках, мисках, ложках, кружках заключенных: у кого просто имя с фамилией, у кого рисунок. Встречал, например, картинку с изображением луны и приставленной к ней лестницы. «По понятиям» рисунок символизирует смерть. Даже стихи на посуде попадаются, в том числе стихи о маме. Рифмы корявые, ошибки грамматические, но от этого они только трогательнее.
Из любопытных трофеев могу еще назвать дверной замок, изготовленный здесь, на Колыме, на промкомбинате Северного горно-промышленного управления (СГПУ); три вида переносных ламп – керосиновых, карбидных и электрических, как заводских, так и самодельных.
Если говорить о коллекционных редкостях, то к ним относятся тарелки с клеймом «Дальстрой Магадан». Таких даже в областном краеведческом музее нет. А вот в музее Ивана Паникарова в Ягодном с недавнего времени есть: я подарил. Мне оно вроде как ни к чему, а в музее Ивана Александровича посетителей много, пусть дивятся. Еще часть найденных вещей передал в Сусуман, в музей другого энтузиаста, собирающего крупицы колымской истории.
— Зачем, почему сам не собираешь коллекцию?
— Да потому что самые главные мои трофеи – они здесь, — Андрей прикоснулся к голове, — и здесь, — приложил ладонь к сердцу. – Мы ведь в поисках лагерных мест бываем в красивейших местах, видим такое, что дух захватывает!
Рассветный туман, живым чудовищем клубящийся над озерами. Две радуги в небе, умытом мимолетным дождем. «Плачущая» гора – составляющая ее порода такого свойства, что в сырую погоду вся переливается, мерцает. В честь одной мяунджинки, уехавшей в ЦРС и скучающей теперь по родным местам, мы назвали эту гору Слеза Оксаны.
В одном из последних походов в горах искали лагерь «Веский». Не нашли – видно, промахнулись с ручьем. Зато на перевале, который выше знаменитого Морджота, увидели такой красивый каскадный водопад!
А какой вкусный чай получается из воды местных рек! К слову, геодезисты нам рассказывали, что вода в реке Сахынья – притоке Эелика – мировой эталон чистоты.
Зверье вокруг непуганое, с оленями и медведями чуть не за лапу здороваемся. Прошлым летом в меня пичуга врезалась – училась летать, да я помешал. Села и на меня смотрит недоуменно: откуда, дескать, взялся? Принес птахе извинения, сфотографировал на память, и разошлись.
А уж рыбалка там – это что-то! Охота, наверное, тоже отменная, но я зверей не стреляю, разве что куропатку на обед, когда рыба и тушенка приестся.
— В таком случае можно заниматься исключительно туризмом. Лагеря-то зачем искать?
— Понимаешь, найду место бывшего лагеря – и стою, смотрю, впитываю в себя, включаю воображение, пытаясь представить, как здесь все было, как здесь жили и работали люди. Какие это были люди, о чем они мечтали, к чему стремились.
И, знаешь, такое равновесие в душе поселяется. Я по натуре очень неспокойный человек, вечно мне куда-то бежать надо, что-то делать. А в этот момент снисходит умиротворение. Как будто постиг вселенскую мудрость. Как будто поговорил с вечностью.
Мне не нужно от моего дела ни грамот, ни грантов, ни общественного признания, ни каких-то дивидендов. Мне просто интересно, и интерес мой совершенно бескорыстен.
Без интереса нельзя, иначе какой смысл жить? Я и до сына стараюсь это донести. Он, кстати, ходил однажды со мной, когда ему исполнилось одиннадцать лет. Если в дальнейшем его захватит мое увлечение, буду только рад.
— Близится лето. Готовишься в очередной поход?
— Обязательно! Компания уже собралась, отрабатываем маршрут. Хотим зайти на новые для нас озера. По слухам, рыбалка там бешеная. Кроме того, в районе тех озер была небольшая лагерная командировка, посмотрим, что сохранилось.
В этом году купил квадрацикл, так что, надеюсь, грядущее путешествие удастся.
— Спасибо за рассказ, Андрей, и – удачи!
Саша ОСЕНЕВА.
Фото из архива Андрея ЛИСИЦКОГО
«Колымский тракт», №23 от 4.06.2014
Склад взрывчатых веществ, в нем хранили, проветривали и просеивали аммонит, не давали ему слеживаться – мог воспламениться. Видишь, сколько у ворот пустых ящиков? А это громоотводы, чтобы молния в склад не ударила. Летом грозы в этих местах частые.
А вот, смотри, какой дом зажиточный. На окнах ставни и резные наличники, на крыше рубероид – страшный по тем временам дефицит! Сразу понятно, что это дом завскладом…
На мониторе одна фотография сменяет другую под тихие щелчки «мышки» и комментарии их автора. Андрей Лисицкий рассказывает обстоятельно, со вкусом. Он рад поделиться увиденным, пережитым. Прочувствованным.
Живет Андрей в Мяундже, работает мастером цеха тепловой автоматики и измерения Аркагалинской ГРЭС (ОАО «Магаданэнерго»), воспитывает сына и увлекается множеством интереснейших вещей, так или иначе связанных с изучением родного края, его истории.
Сейчас он листает фотографии, сделанные в многочисленных походах по лагерным местам Сусуманского района. Перевернутый вверх колесами остов вагонетки, в которой когда-то вывозили из шахты руду. Шурфовочное ведро – оно и пустое-то килограммов двадцать весит!
Компрессор, сделанный в 1942 году в Сеймчане, о чем свидетельствует производственное клеймо: «ЦРММ ЮГПУ» («Центральные ремонтно-механические мастерские Южного горно-промышленного управления»).
Оборудование по переработке касситерита, выпущенное Крупповским заводом в 1952 году. Оно так и осталось в заводской упаковке – не успели запустить.
Железная бочка с надписью (на немецком, конечно) «Вермахт, 1944 год», приспособленная в бане под бойлер.
Самодельные печки, в стенках которых вместо поддувал высверлены женские имена: «Оля», «Тася», «Лида»… Можно представить, как зимними ночами, в лютую стужу, жарко натопленные печки светили в темноту и смрад бараков золотисто-малиновым, напоминая заключенным, что есть где-то совсем другая жизнь – беззаботная, солнечная, легкая, как девушка в цветастом ситцевом платье.
— Андрей, когда ты увлекся краеведением?
— Я вообще любознателен, — усмехнулся собеседник, — а историей интересуюсь с малых лет. Представляешь, выучил в детстве наизусть историю Древнего Мира, потому что нравилась. Любил слушать рассказы отца о лагерной Колыме – он сам ее прошел.
ГУЛАГ – первая страница истории Магаданской области, никуда нам от нее не деться, хотим мы того или нет. Много легенд и неправд о том времени сложено. Мне отец так и говорил: ерунду пишут. Кто хотел жить и работал, тот выживал.
Отсидев положенное, он остался на Колыме. Работал в Кадыкчане (Сусуманский район), на шахте, начальником дизельной электростанции. Отец хорошо пел, по такому случаю однажды оказался в Магадане на смотре художественной самодеятельности, где познакомился с мамой, вольнонаемной, обладательницей замечательного оперного голоса и сильных музыкальных корней: ее отец, мой дед, был солистом хора имени Александрова. Как красиво родители пели, бывало, дома дуэтом!..
После свадьбы они жили в Спокойном (Ягоднинский район). Там родились два моих старших брата. Когда рудник «Спокойный» закрыли, семья переехала в Адыгалах (Сусуманский район, почти на границе с Якутией), где появился на свет я.
Очень красивый поселок был. Да он и сейчас красивый, хоть и брошенный… В Адыгалахе была построена единственная в своем роде водонапорная башня – высоченная, из дерева, подобных не видел ни на Колыме, ни по России. Дизельная электростанция работала только днем, а ночью поселок снабжался водой, закачанной в башню.
— Чем жил Адыгалах?
— Во времена Дальстроя в нем располагалась центральная усадьба УШОСДОРа — Управления шоссейных дорог, строившего участок Колымской трассы от Кадыкчана до Хандыги протяженностью больше 700 км. Вокруг, само собой, лагеря…
В середине 50-х годов УШОСДОР был расформирован, а на базе Адыгалаха открыли золотой прииск. На смену ему в 80-х в поселке открылся филиал Аркагалинской автобазы. Было создано мощное ремонтное подразделение, в гараже дислоцировались «Татры». В советские времена ничего просто так не бросали, всему находили применение. Поселок продолжал жить, и жил бы до наших дней, не случись перестройка.
Школа-восьмилетка, танцы в клубе по субботам, двери без замков, особые, колымские отношения поселян – все это было. Восемьдесят процентов населения составляли бывшие «сидельцы», люди самых разных национальностей: русские, кавказцы, прибалты. Все жили дружно. Особняком держались только выходцы из Западной Украины, которых в наших краях тоже было немало.
Сколько времени нет Адыгалаха, а меня все тянет в эти места… — признается Андрей.
Каждое лето, начиная с 1997 года, он с единомышленниками отправляется в путешествия, каждый раз открывая для себя что-то новое, позволяющее чуть лучше понять прошлое, разглядеть в тумане пройденных десятилетий блеск истины, которая не дает потеряться в настоящем.
— «Мои» места – бассейн реки Эелик, притока Аян-Юряха, — продолжает А. Лисицкий. — Здесь была разветвленная сеть касситеритовых рудников, обширные разведрайоны. В округе насчитал около пятнадцати поселений, в том числе четыре крупных – со своими дизельными, ЛЭП, прочей инфраструктурой.
Какой там был труд! Это неописуемо! Голые сопки из дикого камня, и все они перепаханы вдоль и поперек шурфами и канавами, которые заключенные били вручную. Повсюду разбитые кувалды, гнутые ломы, сработанные под черенок лопаты.
И тонны пустых консервных банок, из которых «зэки» умудрялись делать все. Например, умывальник и раковину, которые мы нашли на руднике «Отпорный». До сих пор ими пользуемся!
«Отпорный» — наиболее исследованный нами рудник, наиболее щедрый на находки, даже после того как там в течение двух сезонов «хозяйничали» геологи.
— На «Отпорном» добывали олово?
— Да, золото шло только как сопутствующий металл. Хотя, судя по остаткам водяной мельницы, когда-то крутившей скрубберный прибор, золото здесь тоже мыли.
Шахта и три штольни рудника, конечно, давно «заросли» льдом и засыпались, большинство лагерных строений было в 50-60-х годах разобрано и вывезено в Адыгалах. Но в изобилии осталось производственное оборудование, личные вещи обитателей.
Неплохо сохранился Карбуляхский — поселение гражданских при руднике «Отпорный». По рассказам старожилов, в Карбуляхском обитало около трехсот человек, лагерный «контингент» насчитывал больше пятисот, большая часть – осужденные по 58-й статье. Помимо добычи касситеритовой руды здесь занимались еще «дикой» разведкой и лесозаготовками.
Электричество для поселка и подземки «Отпорного» вырабатывали шесть дизелей — не корабельных, мощных, а попроще. Были линии связи. Провода стальные, отлично сохранились до наших дней.
Интересная деталь. – Андрей открыл снимок, сделанный внутри дома. – Видишь, чем стены обклеены? Газетами «Советская Колыма»! Изрядно истлели, но местами страницы вполне читаемы.
— Какие находки для тебя самые дорогие?
— У Варлама Шаламова читал: высшим шиком в среде заключенных считалось обладание брезентовыми сапогами, шитыми на манер кирзовых. Я нашел такую пару – очень аккуратно сделана, хоть и кустарным способом.
Особые чувства вызывают набитые метки на котелках, мисках, ложках, кружках заключенных: у кого просто имя с фамилией, у кого рисунок. Встречал, например, картинку с изображением луны и приставленной к ней лестницы. «По понятиям» рисунок символизирует смерть. Даже стихи на посуде попадаются, в том числе стихи о маме. Рифмы корявые, ошибки грамматические, но от этого они только трогательнее.
Из любопытных трофеев могу еще назвать дверной замок, изготовленный здесь, на Колыме, на промкомбинате Северного горно-промышленного управления (СГПУ); три вида переносных ламп – керосиновых, карбидных и электрических, как заводских, так и самодельных.
Если говорить о коллекционных редкостях, то к ним относятся тарелки с клеймом «Дальстрой Магадан». Таких даже в областном краеведческом музее нет. А вот в музее Ивана Паникарова в Ягодном с недавнего времени есть: я подарил. Мне оно вроде как ни к чему, а в музее Ивана Александровича посетителей много, пусть дивятся. Еще часть найденных вещей передал в Сусуман, в музей другого энтузиаста, собирающего крупицы колымской истории.
— Зачем, почему сам не собираешь коллекцию?
— Да потому что самые главные мои трофеи – они здесь, — Андрей прикоснулся к голове, — и здесь, — приложил ладонь к сердцу. – Мы ведь в поисках лагерных мест бываем в красивейших местах, видим такое, что дух захватывает!
Рассветный туман, живым чудовищем клубящийся над озерами. Две радуги в небе, умытом мимолетным дождем. «Плачущая» гора – составляющая ее порода такого свойства, что в сырую погоду вся переливается, мерцает. В честь одной мяунджинки, уехавшей в ЦРС и скучающей теперь по родным местам, мы назвали эту гору Слеза Оксаны.
В одном из последних походов в горах искали лагерь «Веский». Не нашли – видно, промахнулись с ручьем. Зато на перевале, который выше знаменитого Морджота, увидели такой красивый каскадный водопад!
А какой вкусный чай получается из воды местных рек! К слову, геодезисты нам рассказывали, что вода в реке Сахынья – притоке Эелика – мировой эталон чистоты.
Зверье вокруг непуганое, с оленями и медведями чуть не за лапу здороваемся. Прошлым летом в меня пичуга врезалась – училась летать, да я помешал. Села и на меня смотрит недоуменно: откуда, дескать, взялся? Принес птахе извинения, сфотографировал на память, и разошлись.
А уж рыбалка там – это что-то! Охота, наверное, тоже отменная, но я зверей не стреляю, разве что куропатку на обед, когда рыба и тушенка приестся.
— В таком случае можно заниматься исключительно туризмом. Лагеря-то зачем искать?
— Понимаешь, найду место бывшего лагеря – и стою, смотрю, впитываю в себя, включаю воображение, пытаясь представить, как здесь все было, как здесь жили и работали люди. Какие это были люди, о чем они мечтали, к чему стремились.
И, знаешь, такое равновесие в душе поселяется. Я по натуре очень неспокойный человек, вечно мне куда-то бежать надо, что-то делать. А в этот момент снисходит умиротворение. Как будто постиг вселенскую мудрость. Как будто поговорил с вечностью.
Мне не нужно от моего дела ни грамот, ни грантов, ни общественного признания, ни каких-то дивидендов. Мне просто интересно, и интерес мой совершенно бескорыстен.
Без интереса нельзя, иначе какой смысл жить? Я и до сына стараюсь это донести. Он, кстати, ходил однажды со мной, когда ему исполнилось одиннадцать лет. Если в дальнейшем его захватит мое увлечение, буду только рад.
— Близится лето. Готовишься в очередной поход?
— Обязательно! Компания уже собралась, отрабатываем маршрут. Хотим зайти на новые для нас озера. По слухам, рыбалка там бешеная. Кроме того, в районе тех озер была небольшая лагерная командировка, посмотрим, что сохранилось.
В этом году купил квадрацикл, так что, надеюсь, грядущее путешествие удастся.
— Спасибо за рассказ, Андрей, и – удачи!
Саша ОСЕНЕВА.
Фото из архива Андрея ЛИСИЦКОГО
«Колымский тракт», №23 от 4.06.2014
3 комментария
На трассе даа, глядя на все эти остатки историю, на природу, действительно какое-то внутреннее равновесие приобретаешь)