Их ужасные крики были хорошо слышны в ту морозную январскую ночь 45-го года. Некоторые из узников концлагеря Штуттгоф, пригнанные сюда, умерли сразу, другие, всё ещё пытаясь сразиться со смертью, сдались ей, потонув в ледяной воде Балтийского моря, которое стало пристанищем смерти.

В течение нескольких дней окровавленные и замерзшие трупы лежали на пляже и вдоль дороги, ведущей из Кёнингсберга в Пальмникен.


Осенью 1944 года войска Красной Армии, приближаясь к Восточной Пруссии, начали стремительное наступление. Предчувствуя приближающийся конец, и, страшась возмездия, нацисты приняли решение уничтожить узников подлагерей концлагеря Штуттгоф, в которых находилось около 7 тысяч евреев, пригнанных из гетто и лагерей Польши, Венгрии и Литвы.

Согласно плану, утверждённому гаулейтером Восточной Пруссии Эрихом Кохом, узников предполагалось перегнать пешком до Кёнигсберга, а оттуда — собрав всех вместе, пригнать в посёлок Пальмникен, где полностью уничтожить.

Местом проведения акции уничтожения была выбрана шахта «Анна» Пальмникенского янтарного месторождения. Несчастных предполагалось замуровать в большую пустующую штольню и там либо уничтожить газом, либо взорвать динамитом, предварительно засыпав входы землёй. Главнокомандующим акцией был назначен командир гестапо, штурмбанфюрер Курт Гормиг. Главным исполнителем — начальник отдела гестапо по еврейскому вопросу гаупштурмфюрер Вильгельм Зонненшайн.

Ранним утром 15 января 1945 года в лютый 20-градусный мороз из подлагерей начался вывод евреев на уничтожение. Командующим маршем смерти был назначен обершарфюрер Фриц Вебер, начальником конвоя был унтершарфюрер Отто Кнотт. Конвоировали колонны 25 эсэсовцев и 150 бойцов военизированной группы Тодт, состоящей из украинцев, литовцев, голландцев и бельгийцев.

В Кёнигсберге пригнанных людей разбили на группы и разместили в вагоностроительной фабрике Штайнер, на шпагатной фабрике и в военной казарме. Марш смерти из Кёнигсберга до Пальмникена начался на рассвете. Обречённых вывели пешей колонной и погнали в направлении Земландского полуострова. В лохмотьях и обмотках на ногах, они почти бегом, не останавливаясь, должны были пройти путь около 50 километров. Измученные и голодные, подгоняемые ударами прикладов охранников, они еле передвигались. Кто отставал или шёл, прихрамывая, был застрелен. Трупы падали на обочину дороги. «Одна из моих сестёр, — рассказывает бывшая узница Мария Блиц (Зальц) — на полпути обессилев, упала в снег. Её сразу же застрелил конвоир. Нас гнали по деревням на лютом морозе, я смотрела на скотину в хлеву и завидовала её свободе».

«Нам ничего не давали есть, — вспоминает бывшая узница Гелина Маленцевич. — Всякий раз, когда кто-то наклонялся взять в ладони немного снега, охрана стреляла. Некоторые, несмотря на это, умудрялись найти в себе силы сбежать, но большинство настигали пули». На всём пути передвижения колонны эсэсовцами были застрелены около двух тысяч человек из тех, кто уже не мог идти.

План уничтожения людей в пустующих штольнях янтарного комбината вызвал резкие протесты местных предпринимателей и выполнен не был. Один из них, Хельмут Ландманн, запретил использовать штольни для массового убийства, заявив, что это приведёт к заражению местной системы водоснабжения, и воду нельзя будет употреблять.

Ночью 27 января тех, кто чудом выдержал этот ужасный путь к смерти, по распоряжению Ландманна разместили в большом слесарном цеху. Охране было разрешено расположиться в кабинетах и коридорах. «Евреи были заперты ночью в слесарной мастерской, — вспоминает местная жительница Анна Поляйт (Берендт). — Последующие дни они должны были провести стоя, т.к. возможности устроиться на ночлег не было».

Против уничтожения узников выступил и руководитель местного фольксштурма Ханс Файерабенд. Майор-резервист, участник Первой мировой войны, он пользовался большим авторитетом у местных жителей. Файерабенд с возмущением заявил руководителю акции Фрицу Веберу, что уничтожением ни в чём не повинных женщин он опозорит честь немецкого мундира, и что за судьбу узников будет отвечать он сам и не позволит уничтожить их в Пальмникене, ибо не желает, чтобы его родной город вошёл в историю как место массовых убийств. Он заявил также, что пока он жив, евреев будут кормить, и никто из них не погибнет. Местные жители по его приказу собрали для узников хлеб, горох и картофель и передали в слесарный цех комбината.

Ханс Файерабенд явно являлся препятствием для реализации плана СС. Его необходимо было «убрать с дороги», что в результате и было предпринято нацистским командованием. 30 января 1945 года приказом из Кёнигсберга Файерабенд вместе с отрядом фольксштурма был направлен на фронт, но уже на следующий день в Пальмникен был доставлен его труп, выглядевший так, будто он сам прострелил себе рот. Оружие валялось возле него. Была ли это инсценировка гибели, или он покончил с собой — осталось загадкой до сих пор. После случившегося сотрудники, которым он поручил обеспечение евреев пищей, перестали помогать им, страшась за свою жизнь. Судьбы тысяч людей снова были в руках СС, решивших, что кормить обреченных на смерть, не стоит… «Евреям ничего не давали есть, они кричали от голода», — вспоминала местная жительница Эльфрида Лисон-Аудерш.

В ту же ночь под предлогом посадки на баржи, которые, по обещаниям немцев, доставят людей на работы в Швецию, их вывели через северные ворота комбината и вниз по склону погнали к обледеневшему берегу моря.

Мужчины шли в хвосте. Стрелковая охрана, окружив растянувшуюся колонну, начала отсекать от хвоста небольшие группы людей, примерно по 50 человек, и автоматными очередями гнала их с обрыва вниз на лёд, заставляя лечь, расстреливала, а затем сбрасывала в воду. Началась паника. «По пути примерно триста мужчин предприняли отчаянную попытку сопротивления, — вспоминает Гелина Маленцевич. — Без оружия они бросились на эсэсовцев, но, естественно, были сразу же перебиты». Автоматные очереди быстро прекратили их оборону. В ночной темноте кто-то падал замертво, кто-то замёрз на льду, утонул, кого-то зажало между льдинами. Были и такие, кто скончался от ран, пролежав без помощи.

«В Пальмникене всю колонну евреев привели прямо к морю, — свидетельствует Пнина Крониш (Израиль). — Вооруженные охранники шли рядом с колонной. Около моря колонну евреев остановили, и начался расстрел. Хвост колонны всё время сокращался, т. к. охрана отсекала от конца евреев группами. Их подводили к берегу моря, приказывали лечь на отвесном берегу. Головы евреев свисали над морем. В таком положении их расстреливали, потом пинками бросали в море. Берег моря был покрыт льдом, прикладами винтовок убитых и раненых заталкивали в ледяную воду, где все они тонули».

Наблюдать происходящее на морском берегу имели возможность лишь немногие из числа местных жителей, т. к. между пляжем и Пальмникеном, расположенным на тридцать метров выше уровня моря на холме, растянулся широкий лесной массив. На это и рассчитывали эсэсовцы.

Жители посёлка позднее обнаруживали трупы, выбрасываемые прибоем на берег моря. Но в темноте, в спешке, несмотря на использование сигнальных ракет, уничтожить всех сразу немцам и их прислужникам не удалось. Анни Аудерш вспоминает: «На следующий день беглые евреи, которых в ту ночь пытались застрелить, были пойманы и расстреляны у старой заброшенной шахты «Анна».

Несчастных беглецов, уцелевших в ту роковую ночь, в основном женщин, которых осталось порядка 300 человек, под охраной гитлерюгенда колонной пригнали к шахте «Анна». Сначала их попарно уводили за здание шахты на расстрел, а затем начали расстреливать массово — ставили на обрыв, обстреливая из пулемётов. Трупы падали с обрыва в море. «Я видел, как тела погибших колыхались на волнах у берега, как живые», — вспоминал Мартин Бергау, участник трагедии. Спастись тогда чудом удалось лишь единицам. Их насчитывают в общей сложности 13 человек.

«Я находилась в клокотавшем море на груде мёртвых и раненых, но всё ещё живых людей, — рассказывает Гелина Маленцевич. — Весь берег был покрыт ещё не затонувшими трупами, и я лежала на одной такой горе, которая оседала всё глубже и глубже. Вплотную ко мне были прижаты Геня Бидерман (Вайнберг) и Маня Цвейг (Глейман), а у моих ног лежала Фела Левкович. Тяжело раненная, она приподнялась и крикнула конвойному: «Герр конвоир, я ещё жива!». Он прицелился и застрелил её… Вдруг меня ущипнула Геня, пришедшая в сознание от ледяной воды: «Не высовывайся!» Так мы лежали неподвижно и совсем замёрзли. Появились эсэсовцы, кричавшие: «Поднять головы!» Некоторые раненые, которые всё ещё были живы и последовали приказу, были тотчас пристрелены. Потом эсэсовцы ушли. Мы начали карабкаться верх по склону горы. Нас тошнило, так как мы наглотались морской воды. Стоял двадцатиградусный мороз. Мы были покрыты ледяной коркой и не могли двигаться…». Хана Клиновска продолжает: «Вся наша группа оказалась уже в море. Я лежала на льдине, на меня бросили убитую, они думали, что я мертва. Позже всё затихло. Недалеко от меня лежала Регина Цельникер из Лодзи. Она, услышав мой голос, отозвалась и спросила: «Ханка, ты жива?». Сознание моё работало, я решила не поддаваться смерти, хотя в первые минуты хотела утопиться, чтобы больше не мучиться. Поднялась, ступала по трупам. Впереди меня было огромное нагромождение льда, через которое я с трудом перебралась. Со мной шла Регина и Циля Мошкович. Вместе мы вышли из моря и забрались на высокий берег. Кругом всё было покрыто снегом, и мы руками засыпали его, маскируя наши следы, боясь быть обнаруженными. Издалека я видела, как из моря пытаются выбраться другие, но из-за ранений не могут перебраться через нагромождения льда. Вскоре мы услышали скрип саней. Это подъехали эсэсовцы. Были слышны выстрелы, потом стоны со стороны моря прекратились. Вскоре послышалась немецкая речь: «Здесь люди в воде! Это евреи! Мы должны об этом заявить бургомистру». Это были жители окрестных деревень, которые услышав крики и стрельбу в ночи, оказались здесь».

На другой день после расстрела, подчиняясь приказу командования СС и по доносам местных жителей, бургомистр Пальмникена Курт Фридрихс, за пристрастие к алкоголю прозванный жителями посёлка «Синяком», набрал поисковые группы, из числа членов гитлерюгенда. Раздав карабины и налив по стакану шнапса, он отправил их на «настоящее мужское дело» — убивать женщин-евреек, не успевших уйти далеко. Отправил для того, чтобы разделаться с ними, безоружными, голодными и замёрзшими в ледяной воде. Эти 15-летние мальчишки, прочёсывали близлежащие лесные массивы и деревни, ходили по домам в поисках спрятавшихся. Расстреливать безоружных женщин было легко, и многие «зухкомандос» делали это с удовольствием.

Местные жители очень опасались пускать к себе в дом евреек, уцелевших при расстреле. Некоторые спасали из «шкурных» соображений, ожидая благодарности от приближающейся Красной Армии. Об этом свидетельствует Ружа Крайковска-Айзенберг: «Я убежала во время ночного марша. Перешла шоссе, покрытое трупами. На другой стороне шоссе стояло несколько домов. Вошла в один из них. Приняла меня к себе женщина с двумя детьми. Она просила меня, чтобы я рассказала русским, когда придут, что она меня спасла».

Однако, находились и те, кто спасал их, рискуя собственной жизнью, проявляя мужество и человечность.

Гелина Маленцевич рассказывает: «… И вот после блужданий по снегу мы увидели дома какого-то селения. Дверь открыла женщина, госпожа Фосс. Увидев нас, насмерть перепугалась и побежала за мужем. Он спросил: «Что вам здесь нужно?» Женщины попросили спрятать их в доме. «Об этом не может быть и речи, — сказал господин Фосс. — Но, поколебавшись, заявил, что согласен спрятать их на чердаке, где они пробыли восемь дней. На девятый день он позвал их вниз. Женщины стояли перед ним без обуви в грязных лохмотьях. «Я верю в победу немецкого вермахта, — сказал он.– Когда восемь дней назад я дал вам убежище, я сделал это, т. к. было похоже, что русские займут наше село Зоргенау. Между тем немецкие войска отбросили захватчиков, и я рискую своей жизнью, если вы останетесь здесь». «Уж лучше застрелите нас». — «Это должны сделать другие», — ответил он и направился в сторону полицейского участка. Одна из женщин вдруг заметила угольный погреб. Они быстро зарылись в кучу угля так глубоко, что трудно было дышать. За ними наблюдала соседка, госпожа Хардер. Угольный погреб принадлежал ей.

Вскоре по сигналу Фосса на место пришли полицейские с собакой, которая тут же рванувшись к погребу, почуяла след. «Вы видели здесь трёх евреек?» — спросил полицай у госпожи Хардер. Она, прикрикнув на собаку, ответила: «Да, я видела трёх оборванок, но куда они ушли, сказать не могу. Кажется, в сторону леса». Подхватив собаку, полицаи ушли в указанном направлении. Вечером в угольный погреб пришёл муж госпожи Хардер, Альберт, и сказал женщинам: «Выходите!» «Господин Хардер отвёл нас к себе в квартиру, — рассказывала Гелина Маленцевич. — Жена его приготовила нам ванну и дала одежду. Наши лагерные лохмотья она сожгла. Начиная с этого времени, и до того как нас освободила Красная Армия, мы жили у них в квартире».

Когда советские войска заняли село Зоргенау, женщины заявили им, что они узницы-еврейки. Но военные не хотели этому верить: «Все евреи погибли в море!» Женщин доставили к офицеру, который говорил с ними на идиш, но и он не поверил им. «Через некоторое время прибыла советская следственная комиссия, которая допросила нас, — вспоминала Гелина. — К счастью, нашлись ещё десять выживших в той бойне, и они подтвердили наши показания во всех деталях».

Благодаря этим женщинам, пережившим трагедию на янтарном берегу, оказавшись на «волосок от смерти», мы через много лет смогли узнать о ней. После окончания войны они разлетелись по миру. Почти все из них оказались в Израиле и Америке. Последняя из них, 98-летняя Мария Блитц (Зальц), недавно скончалась здесь. Она успела при жизни издать автобиографическую книгу, по которой в 2008 году в Германии был снят документальный фильм «Янтарный край — марш смерти в Восточной Пруссии» (режиссёр Юлия Бургетт).

32-я дивизия Красной Армии, прибытия которой так ожидали евреи, вступила в Пальмникен 15 апреля 1945 года. Пальмникен сразу же вошёл в состав бывшего Советского Союза, а после его распада — стал частью России. Уже через два дня, 17 апреля, была создана комиссия по расследованию массового убийства, под руководством генерал-майора Данилова. К этому времени эсесовцам уже удалось скрыть следы собственных злодеяний. Кроме арестованных нескольких членов Гитлерюгенда, которых приговорили к 25 годам принудительных работ в Сибири, найти виновных тогда не удалось. Многим пронацистски настроенным свидетелям трагедии из числа местных жителей также удалось сбежать, спасая жизни.

Главным обвиняемым был командующий маршем смерти, обершарфюрер Фриц Вебер. Его арестовали, потом выпустили, объявив, что он, якобы, «всё сделал, согласно приказу». Его нашли снова только почти через двадцать лет, в марте 1964 года в городе Киле. Он и не думал скрываться. Добропорядочный отец двоих детей, он был прилежным работником Министерства культуры земли Шлезвиг-Гольштейн. Благоверный христианин, он исправно делал пожертвования в местной церкви и вступил в члены правящей партии ХДС. О своём членстве в партии НДСАП, он, разумеется, до конца войны, нигде не упоминал.

Вебера арестовали снова в 1965 году. Его показания были на редкость уклончивы: «Я не могу сказать, сколько евреев было расстреляно во время марша из Кёнигсберга в Пальмникен до прибытия на янтарный комбинат, т.к. не могу взять на себя ответственность за достоверность». Он признавал, что привёл колонну в Пальмникен на расстрел, но сам, якобы, не стрелял.

В 1945 году до прибытия русских Вебер хотел убежать, как сделали другие его подельники, например, руководитель группы Тодт, который, желая спастись, сбежал, вызвавшись самостоятельно дойти до Пальмникена, чтобы «выяснить обстановку». Вебер не решался на это, зная, что за дезертирство в СС заплатят свободой или жизнью его родные. В Германии у него оставались жена и дети. Он думал о них. Вскоре после ареста в ночь с 20 на 21 января 1965 года Вебер сам вынес себе приговор и сам же привёл его в исполнение, повесившись в тюремной камере.

Начальник конвоя, Карл Отто Кнотт, бывший садист-фельдшер, уничтожавший евреев концлагеря Штуттгоф с особой жестокостью, вообще не понёс никакого наказания за свои преступления. В декабре 1964 года на судебном процессе против эсэсовцев Штуттгофа он был оправдан.

По делу пальмникенской трагедии были допрошены более сотни свидетелей в России, Германии и Израиле. Всего по этому делу было заведено 13 томов уголовного расследования, но никто из палачей не понёс наказания. В 2005 году копии материалов уголовного расследования были переданы из Германии в Калининградскую еврейскую общину, а оттуда — в Государственный архив Калининградской области.

Новые власти, вступив в Пальмникен, решили показать местным жителям «кто теперь в доме хозяин». В канун христианской Троицы, со всего посёлка были собраны очевидцы трагедии. Стоя рядом с телами погибших, они должны были публично рассказать о расстреле евреев. Новоиспечённый бургомистр Пальмникена Рудольф Фольгер, сменивший на посту «Синяка» Фридрихса, вспоминал: «Трупы положили на открытой площадке в два ряда: женщины Пальмникена, которые их выкапывали, должны были строиться рядом с телами. Русские зарядили два автомата и направили их на женщин. Потом майор-еврей, произнёс речь на немецком языке, из которой следовало, что русские сейчас могли бы сделать с женщинами то же самое, что здесь было сделано с евреями…». Около двухсот местных жителей, женщин и девушек, были принудительно отправлены на захоронение 263 трупов, обнаруженных в 30-метровом рву на берегу возле затопленной старой шахты «Анна», где произошёл второй расстрел.

Во рву оказались 204 трупа женщин и 59 трупов мужчин в возрасте от 16 до 35 лет. «Одежда трупов представляет собой лохмотья лагерного образца с нашитыми номерами на груди и с шестиконечными звёздами на груди и на рукавах», — указано в акте комиссии. Несмотря на всё это, их приняли за «советских» людей, а информацию о том, что там были найдены евреи, решили не предавать огласке. Поставили красные звёзды и сделали надписи: «Вечная память советским людям, павшим от рук немецко-фашистских захватчиков».

Сначала за братскими могилами ухаживали, потом перестали. Сегодня уже вообще неизвестно, где эти захоронения находятся. С июля 1947 по апрель 1953 года в соседнем Приморске находился лагерь для перемещённых лиц, где содержалось около 2700 местных жителей, занятых на производстве янтаря. Все те, кто, рискуя собственной жизнью, спасал бежавших под покровом ночи узниц-евреек, оказались в этом лагере. В их числе оказались и супруги Хардер, спасшие жизнь трём молодым женщинам.

До 90-х годов в Калининградской области вообще не вспоминалось о трагедии, пока в 1993 году в этих местах, не побывал уроженец этих мест, уже упомянутый выше Мартин Бергау, и не узнал о том, что случайно при прокладке кабеля несколько лет назад здесь была обнаружена общая могила.

Сам Мартин Бергау является сыном служителя местной церкви. Будучи членом Гитлерюгенда, он участвовал в карательной акции у себя в посёлке. После окончания войны, пройдя русский плен, отсидев в лагере Сегежа (Карелия), и, оказавшись в Германии, его, благоверного христианина, постоянно мучала совесть, не давая забыть прошлые времена. Вот что он пишет в своих воспоминаниях: «Я чувствовал, что тоже виновен. Когда мне было 16 лет, я принимал участие в расстрелах — хоть и в качестве конвоира. Потом я попал в русский плен и уже тогда в плену решил, что должен рассказать об этой трагедии. Я чувствовал, что обязан это сделать, потому, что я немец и воспитан в строгом христианском духе».

Бергау решил заявить об этой трагедии на весь мир. В 1994 году он опубликовал книги «Парень с янтарного побережья» и «Марш смерти в Пальмникене», где рассказал о том, что происходило на Янтарном берегу январской ночью 1945 года, восстановив историческую правду и нарушив «стену молчания». Но на его родине, в Восточной Пруссии, реакция на книги Бергау была крайне негативной. Его обвиняли в «вынесении сора из избы», а также в том, что его свидетельства опровергают идеализированное представление о Восточной Пруссии, как о «потерянном рае».

Только через 50 лет, в 1995 году, Калининградская еврейская община впервые устроила поминальный митинг, прочитав молитву в память о расстрелянных еврейских жертвах. При поддержке министерства иностранных дел Германии, российского общества «Мемориал» и местной еврейской общины на месте расстрела в тот год установили скромный памятный камень с надписью на иврите и русском языке: «Здесь нет ни одной персональной судьбы, все судьбы в единую слиты».



Летом 2011 в Янтарном был наконец-то установлен грандиозный памятник на месте расстрела. Его создание финансировал местный еврейский меценат Владимир Кацман. Слава Б-гу, что в Калининградской области нашёлся такой добросердечный человек. Он же возглавил общественную инициативу по увековечению памяти жертв Холокоста «Пальмникен-45». Автором памятника стал Франк Майслер, израильский скульптор, потерявший в Аушвице родителей.