У художника Константина Ротова в СССР всё было хорошо. Невероятно популярный карикатурист, главный художник “Крокодила”, чьи карикатуры обсуждала вся страна. Художник-иллюстратор, только что отрисовавший дилогию Ильфа и Петрова (своих соседей по даче), “Хоттабыча” и “Врунгеля”, после чего его известность взлетела до небес.

Материально он жил прекрасно – трехкомнатная квартира, собственный автомобиль, хорошая дача, жена-красавица, дочка-умница, командировки по стране, волейбол на даче, посиделки и розыгрыши в редакции…

Все это закончилось 22 июня 1940 года, когда в 4 утра к ним на дачу в компании с понятыми пришли сотрудники НКВД.

Дочь художника вспоминала:

«Тогда мы поехали в Москву, где две комнаты были уже опечатаны, а одна оставлена нам. Я всё время ковыряла ногтем красную печать на дверях, за что мама меня ругала. От нас все отвернулись, домработница ушла, телефон замолчал. Мы остались одни: я, ещё совсем ребёнок, и молодая красивая мама без специальности».

Ну, в общем, в СССР пролетарии были счастливы и равны, а разного рода Ротовы имели прислугу, автомобиль, трехкомнатную квартиру и дачу, и так далее. “Социальная справедливость” в реальности оказалась вот такой.

Из заключения по архивно-следственному делу № 902940:

“Обв<иняемый> Храпковский <…> показал, что знает Ротова с 1924-25 г., находился с ним в дружеских взаимоотношениях, всем делился в жизни. По возвращении из Германии в 1928 г., находясь в гостинице г. Одессы, он рассказал Ротову, что был вызван в ОГПУ, где спрашивали о поездке. Ротов спросил: «Всё ли ты рассказал, что с тобой произошло за границей?» Храпковский ответил, что всё. После этого Ротов многозначительно спросил: «А о том, что с тобой случилось в полицай-президиуме, ты тоже рассказал?» (Там Храпковский был завербован немецкой разведкой). Ротов сказал, что ему всё известно и что в дальнейшем связь от имени германской разведки Храпковский должен поддерживать через него — Ротова.

Ротов дал задание сообщать о настроениях художников, заводить знакомства и выявлять антисоветски настроенных лиц. Все сообщения передавал Ротову до последнего времени. Примерные сведения в сообщениях: о Каракумском пробеге в 1934 году, о жизни в Средней Азии, о загибах в сельском хозяйстве, вошел в доверие в военную среду через жену Кулика, о военных действиях в Монголии, о подготовке войны с Финляндией, о ходе военных действий. О своем сотрудничестве в ОГПУ поставил в известность Ротова”.

В составленном же НКВД списке прегрешений Ротова есть и такие пункты:

4) В 1930 г. Ротов был подвергнут персональной чистке в редакции «Крокодил» за отказ рисовать карикатуры на Троцкого, отказывался рисовать потому, что в 1924 г. лично видел Троцкого, когда иллюстрировал его книгу, и он произвел сильное впечатление, поэтому в разгар внутрипартийной борьбы сочувствовал Троцкому.
5) В 1932 г. отказался от секретного сотрудничества с ОГПУ, т. к. это шло вразрез с его убеждениями.

Надо сказать, что Ротов в работе на немецкую разведку тоже сознался, хотя подельники периодически и путались в показаниях, так, на очной ставке Храпковский показал, что его завербовал для шпионской работы Ротов, а Ротов показывает, что его завербовал Храпковский.

Ротову припомнили, что до прихода красных в Ростов, в 17-летнем возрасте он сотрудничал в «реакционном органе контрреволюционного донского казачества журнале «Донская волна». Кроме работы на “белых”, его также обвинили в распространении антисоветских клеветнических карикатур.

И здесь самое время сказать, что оба художника просто стали невольными жертвами интриг сильных мира сего. Вернее, разборки в верхах зацепили Храпковского, а уж он потянул за собой Ротова. Храпковский сел “через жену”, или, точнее, “через родню”. Нет, так-то он попал в поле зрения органов еще несколько лет назад. Вот что в 1937 году сообщал о нем на допросах Аркадий Бухов – бывший “сатириконец”, после эмиграции и возвращения в СССР ставший “крокодильцем” и расстрелянный во времена Большого Террора.

Мне известны следующие лица как активно контрреволюционно настроенные, с которыми я встречался по своему общественному и личному положению:
1) Олеша Юрий Карлович, писатель. Он настроен фашистски. В разговорах со мной он развивал теорию сильной личности типа Муссолини.
2) Булгаков Михаил Афанасьевич, писатель. В разговорах со мной он постоянно указывал на неизбежное возвращение к капитализму как результат неудачи Советской власти.
3) Катаев Валентин Петрович, писатель. Критиковал успехи советской власти и говорил, что в случае столкновения с капиталистическим миром СССР потерпит поражение, так как, по его словам, все успехи раздуваются в прессе и отчетах и что в действительности СССР страна слабая.
<…>
6) Храпковский Михаил Борисович, художник. Агитировал за капиталистический путь развития и т.п. демократические свободы слова, печати, партий и т.п.
<…>
Несколько подозрительными мне казались те вечеринки, которые устраивал художник М.Б. Храпковский, не напоминающие те скромные по размаху вечера крокодильцев, какие имели вообще. Правда, Храпковский довольно много зарабатывал, но его вечеринки явно обходились дорого и на них бывали люди, абсолютно ничем цехово не связанные с нами. На этих вечеринках я встречал героя Союза М. Слепнева, героя Союза Ляпидевского…

Но, как мы видим, с 1937-го до 1940-го “антисоветски настроенный” художник Храпковский пережил вполне благополучно – как, впрочем, и другие “антисоветчики”.

Что же изменилось в 1940-м? Как я уже сказал, Михаил Борисович погорел на родственниках, если точнее – на свояченице, то бишь сестре жены. Сестра жены художника была замужем за Маршалом Советского Союза Григорием Куликом. Вот маршала как раз и “копало” ведомство Берии, отсюда и фраза из следственного дела: “вошел в доверие в военную среду через жену Кулика”.

Девичья фамилия и Татьяны Ивановны Храпковской и Киры Ивановны Кулик была Симонич. Сестры были “из графьев”. Самых натуральных – графский титул получил от польского короля один из их предков, Матвей Симонич, еще в 1648 году.

Их отец, граф Иван Константинович Симонич, имел непосредственное отношение к спецслужбам, перед революцией занимая должность начальника контрразведки Свеаборгской крепости, то есть военного гарнизона, расположенного в Гельсингфорсе, нынешнем Хельсинки.

После окончания гражданской войны в Финляндии Симонич-старший вернулся в Советскую Россию и в мае 1919 года был арестован. В заключении граф просил о скорейшем освобождении, ссылаясь, в частности, на то, что ему нужно заботиться о жене и шести малолетних детях – у него было четыре дочери и двое сыновей. Прошения не помогли, и бывшего предводителя дворянства питерское ЧК приговорило к расстрелу.

Оба сына погибли в 30-х. 26-летнего ответственного исполнителя строительного управления “Свеклотрактороцентра” Константина Ивановича Симонича расстреляют в 1933 году за шпионаж и подготовку теракта. Его младший брат, инструктор физкультуры на агитационном пароходе Наркомата водного транспорта СССР Сергей Иванович Симонич проживет на год дольше – его расстреляют 23 сентября 1937 года в 27 лет за контрреволюционную агитацию и пропаганду. И это были последние носители герба графов Симоничей.

Что касается четверых сестер Симонич, то все они будут так или иначе связаны со спецслужбами. Как писалось в секретном досье на маршала Кулика, “три сестры жены маршала имели непосредственную связь с иностранными разведывательными органами. Одна из них — Александра в 1930 году вместе со своим мужем — секретарем итальянского военного атташе — Макки выехала в Италию с сыном жены Кулика от первого брака. Жена Кулика все время поддерживала связь с этой сестрой, а Кулик Г.И., будучи в заграничной командировке, имел встречи с ней.

Там же, в Италии, проживает и мать жены Кулика — Раменская, выехавшая из СССР в 1934 году. За границей проживает и вторая сестра жены — Нина, выехавшая из СССР с мужем — германским подданным Вилендером. Третья сестра Татьяна неоднократно арестовывалась за шпионаж”.

Третья сестра Татьяна – это супруга художника Храпковского. После ареста мужа она тоже была осуждена, по крайней мере, по состоянию на июль 1950 года Татьяна Храпковская находилась в городе Енисейске в качестве ссыльной. Кстати, в том сборнике компромата нашлось место и свояку маршала: “В 1940 году Кулик настойчиво содействовал в командировании на Северо-Западный фронт для работы в редакции газеты 7-й армии свояку — художнику Храпковскому, арестованному впоследствии за шпионскую деятельность”.

В общем, Кира Ивановна Симонич, по первому мужу Плавнек, по второму – Шапиро, по третьему – Кулик, сыграла роковую роль в судьбе многих людей.

Дочь Кулика от первого брака Валентина Осипенко характеризовала ее так: «Кира была не просто красивая, а очень красивая. И еще в ней была та самая изюминка, которая даже некрасивую женщину делает привлекательной. Нрав веселый. Умна, хитра — не простушка. Да и воля была твердая, мужа-маршала держала в руках крепко! Мужчин как магнитом притягивала: артисты, писатели, музыканты и другие знаменитости вокруг нее постоянно кружили. Ей это нравилось. Любила быть в центре внимания. А какой красивой женщине это не нравится?».

Именно Киру Ивановну органы разрабатывали всерьез, пытаясь нарыть компромат на маршала Кулика. В итоге 5 мая 1940 года Кира Кулик таинственно исчезла – вышла из дому и не вернулась. Маршал поднял большой шум, пропавшую объявили во всесоюзный розыск и, между делом, НКВД тогда арестовало несколько человек, так или иначе связанных с роковой красавицей.

Через десять дней после исчезновения, 15 мая 1940 года, был арестован главный режиссер Большого театра Борис Мордвинов, у которого, на беду, с Кирой случился мимолетный роман. Сел на три года.

В том же самом мае арестовали и зятя пропавшей, художника Храпковского. Сел на 8 лет, потянув за собой Ротова.

Позже было объявлено, что гражданка Кира Кулик бежала за пределы СССР к родственникам за границей. Маршал Кулик, кстати, долго по жене не горевал, и уже в октябре 1940 года женился на школьной подруге своей дочери — 18-летней Ольге Яковлевне Михайловской, которая была младше его на 32 года.

Как вы помните, компромат на Кулика вытащили в 1950 году – именно тогда бывшего маршала расстреляли.

Обвиняемый Влодзимирский рассказал, что в 1940 году Берия с Меркуловым поручили ему произвести секретный арест жены маршала Кулика в каком-нибудь пустынном переулке, что и было исполнено. А примерно через месяц-полтора тот же Влодзимирский доставил гражданку Кулик из Сухановской тюрьмы (где в то время сидели и Ротов с Храпковским) в здание НКВД в Варсонофьевском переулке. Там ее, не дождавшись прокурора, расстрелял комендант Блохин. За что и получил втык от подъехавшего вместе с замнаркома Кобуловым прокурора Бочкова.

Льва Влодзимирского расстреляют в декабре 53-го, предварительно лишив всех званий и наград – но это и без меня общеизвестно.

Константина Ротова отправили отбывать наказание в Усольский исправительно-трудовой лагерь – это в городе Соликамске. Масштабы своей популярности он узнает еще на этапе, когда его раз за разом спрашивали: “Что, правда это ты нарисовал драку на кухне?”. Речь идет о невероятно популярной карикатуре 1927 года под длинным названием «Будни общежития. Маленькие разногласия на общей кухне по поводу исчезновения одной иголки для прочистки примуса»:

Поэтому нет ничего удивительного в том, что и в заключении Константин Ротов работал по специальности – профессионалами такого уровня даже в Гулаге не разбрасывались. Его назначили руководителем оформительской бригады Усольлага, которая славилась на весь Урал и занималась не только наглядной агитацией. К примеру, Ротов очень много сделал для оформления Солекамского краеведческого музея, где до сих пор в фондах множество его работ.

В оформительской бригаде Ротова, кстати, трудился и осужденный по 58-й статье Михаил Танхилевич, который после войны учился в Ростове на архитектурном факультете и потому неплохо рисовал. Правда, прославится он совсем на другом поприще – как поэт-песенник Михаил Танич, автор множества советских шлягеров и создатель группы “Лесоповал”.

Во время войны друзья Ротова – художники Кукрыниксы, М. Черемных, Б. Ефимов, Л. Ленч, поэты B. Лебедев-Кумач и C. Маршак, писатели М.Зощенко и В. Катаев – дважды писали в высокие инстанции ходатайства о пересмотре дела художника:

“Мы знаем тов. Ротова и как человека, и как художника по его многолетней работе в ЦО “Правда”, в журнале “Крокодил”, в Детиздате и др. И в своей работе, и в своей личной жизни Константин Ротов всегда был вполне советским человеком, искренне любящим свою Родину и отдающим ей все свои силы своего незаурядного таланта. Все это дает нам полное основание просить Вас о пересмотре дела Константина Ротова. Сознавая всю ответственность возбуждаемого нами ходатайства, мы просим Вас затребовать дело Ротова в порядке надзора и по результатам рассмотрения принять решение о его возможном освобождении”.

Не помогло. Свой восьмилетний срок Ротов отсидел от звонка до звонка.

И вот восемь лет истекли, срок отсижен, надо возвращаться к прежней жизни. Правда, возвращаться ему было особо некуда.

Жена, Екатерина Долбежева, ставшая за годы его отсидки детской писательницей, творившей под псевдонимом “Екатерина Борисова”, от него ушла. Пока Ротов сидел, она оформила развод (в случае с осужденным это можно было сделать в одностороннем порядке) и вышла замуж за сценариста и литературоведа Н. А. Коварского. Хотя бывшего мужа продолжала поддерживать, и регулярно, вплоть до освобождения, отправляла ему в лагерь посылки.

Дочь Ирина, которую он оставил ребенком, за время отсидки успела стать взрослой и тоже выйти замуж – за молодого актера Алексея Баталова.

Да и не смог бы он жить с семьей, даже если бы это было возможно, у Ротова было “минус 100” – освобожденному художнику было запрещено проживание в ста крупнейших городах СССР, в том числе и в Москве.

Поэтому он выбрал для проживания город Кимры в Калининской (ныне – Тверской) области. В основном – из-за близости к столице. В Кимрах он стал на учет, устроился на работу, не требующую полной занятости и принялся, нарушая режим, периодически ездить на поезде в Москву.

Мало-помалу жизнь налаживалась. Ротов восстановил какие-то профессиональные связи, не полностью, разумеется: «Откровенно говоря, не все стремились со мной встретиться. Ведь я еще не был реабилитирован». Пошли первые заказы, в том числе один большой и серьезный – на серию иллюстраций к собранию сочинений Анатоля Франса.

На удивление прекрасные отношения сложились с выросшей дочерью. С зятем они тоже нашли общий язык и даже стали друзьями. Константин Павлович даже использовал Алексея Баталова в качестве модели для иллюстраций к “Дяде Степе” Михалкова.

Но как только все стало более-менее хорошо, так сразу случилось “плохо”. Ротов расслабился и начал иногда оставаться в Москве на ночь – все-таки в почти пятидесятилетнем возрасте так мотаться тяжело, электрички тогда еще не было, ее пустят только в 70-х… И однажды, ночуя у старшего брата в “коммуналке”, попал под проверку паспортного режима. Не то плановую, не то стуканул кто-то из соседей.

И вместо работы над Анатолем Франсом Константин Ротов, не прожив в Кимрах и года, в декабре 1948-го за нарушение режима был выслан на поселение в поселок Северо-Енисейский Красноярского края, где прожил до середины 50-х, работая художником в рабочем клубе.

После марта 1953-го, когда начались пересмотры дел репрессированных, Кукрыниксы в июле обратились с заявлением о реабилитации Ротова, а в ноябре написали о том же Ворошилову.

10 февраля 1954 года Военная коллегия Верховного суда СССР, рассмотрев дело Ротова К. П., исключает из обвинения две статьи. Отпали шпионаж и измена Родине. Но осталась статья 58–10, часть 1 — «пропаганда и агитация против Советской власти».

После реабилитации Ротов буквально горел на работе и менее чем за пять лет жизни, которые были отпущены ему после оправдания, создал огромное количество рисунков. Его работы появляются практически в каждом номере “Крокодила”, при этом художник создал немало карикатур, ставших маркерами хрущевских времен – в частности, знаменитую “корову из штата Айова” – догоним и перегоним Америку, ага.

С момента создания журнала “Веселые картинки” был одним из ведущих художников этого детского издания, признаваясь: “«Крокодил» – это мой долг, а «Весёлые картинки» – любовь”. И обложку первого номера новорожденного журнала нарисовал тоже он.

Но больше всего Ротов работает в иллюстрации, причем именно в детской. Ведь он еще из лагеря писал: «Что может быть лучше и прекрасней детской аудитории — искренней и правдивой».

Ротов переделывает свои рисунки к переписанному “Хоттабычу”, иллюстрирует Чуковского и Маршака, создает свои знаменитые “Три поросенка” в переводе Михалкова. В 1957-м все-таки выходит многострадальный “Дядя Степа”. Одной из последних работ художника стали иллюстрации к книге одного из его заступников Валентина Катаева “Белеет парус одинокий”.