Как несложно предположить, сельские жители редко употребляли мясо, обычно предпочитая птицу. Корову отправляли на убой только тогда, когда она переставала давать молоко. Также они могли разводить свиней, которых закалывали перед наступлением холодов. Животных кормили остатками еды, а также заготавливали желуди. Воспоминания митрополита Федченкова, родившегося и выросшего в деревне, описывают этот процесс: «Тот, кто смог, забирался на дуб и тряс ветки. Желуди летели пулей, стуча по нашим головам.

Мы с удовольствием собирали их в ведра, корзины, а затем пересыпали в мешки, готовя зимний корм для свиней… Позднее их закалывали ранней зимой. Мой отец делал это с невозмутимостью, которую я не понимал, а мне не нравился их предсмертный визг. Ни разу в своей жизни я не резал даже курочку… Но я ел… Затем свинью обжигали на соломенном костре, сверкающем на первом снегу. Разделывали, приготавливали ветчину, вывешивали ее на чердак. Однако мы редко употребляли ее, только по особым случаям, иначе нам бы не хватило на всех.

Мясо мы практически не покупали и не ели: это было слишком дорого для нас, хотя баранина стоила всего три-четыре копейки за фунт. Только на большие праздники — Рождество, Пасху и т. д. — мать готовила курей или уток. Индейку мы ели едва ли. Это было бы слишком роскошно, разве что потроха и головы с ножками. Все это приходилось продавать, добывать деньги, копить их». В основном на столе крестьян присутствовало сало из мясных продуктов, на котором готовили сытные блюда, причем чем жирнее мясо, тем оно считалось более ценным.
 

Горожане еле мясо намного чаще. Как попадало оно на столы в конце 19 века, можно увидеть в книге А. А. Бахтиарова «Брюхо Петербурга»: «Первое место но количеству выводимого убойного скота принадлежит Земле Войска Донского… При таких условиях разного скота в области значится: Лошадей — 330 000 голов, крупного  1 800 000, баранов 2 200 000. Кроме своего скота, Донская область ежегодно выкармливает на своих тучных пажитях более 30 000 голов убойного скота, вводимого прасолами из губерний Харьковской, Екатеринославской, Ставропольской, Астраханской и из области Кубанской...

На громадных пространствах Киргизских и Калмыцких степей — в областях Уральской, Тургайской, Акмолинской, Семипалатинской и но системе р. Маныча еще более простора для развития скотоводства. Благодаря киргизам и калмыкам миллионы десятин бесплодной и иссушенной солнцем земли обращены в миллионные табуны и стада; обширные негостеприимные степи обращены в скотный двор для целой России…

Калмыки гонят скот в ближайшие ярмарки в Земле Войска Донского, в губерниях Саратовской и Астраханской. Из юго-восточных малонаселенных губерний убойный скот присылают в столицу только весною, тогда как из Малороссии он идет круглый год. Прасол — главное действующее лицо скотопромышленности. Скот закупается на многочисленных малороссийских ярмарках… Приехав на ярмарку с туго набитою мошною, прасол в течение каких-нибудь суток успевает сформировать партию быков в 300 — 500 голов.

Небезынтересно познакомиться с процессом купли и продажи быков на ярмарках. Прежде всего заметим, что если бы прасол начал покупать скот в розницу, прямо у крестьян, то купля шла бы медленно и во многих отношениях была затруднительна… Ввиду этого прасолы прибегают к посредничеству так называемых бегунов. На скотной ярмарке бегунами называют крестьян, опытных в оценке скота и принимающих на себя обязанность по приисканию во время ярмарки скота таких качеств, на какие укажет купец. Бегуны составляют особый класс торговых посредников и целыми партиями слоняются по ярмаркам. Этим промыслом они кормятся сами и кормят свои семьи. Они собираются на ярмарку дня за два до открытия торга, разыскивают знакомых купцов и предлагают свои услуги. Обыкновенно нанимаются к ним по цене от 10— 20 копеек за каждую купленную при их посредстве пару быков.

Подрядив человек пять-шесть бегунов, прасол наказывает им, чтобы они подыскали ему скот такой-то масти, такого-то возраста, такого-то веса, сытости и т. п. На всякой ярмарке, при открытии торга, первую пару скота купец покупает сам, для чего выходит со своими бегунами па «воловодье». Затем, когда бегуны увидят «пробу» — образчик в первой купленной паре, они рассыпаются по ярмарке, рыскают повсюду, разыскивая подходящие «партии», приторговывают их, убедительными просьбами склоняют крестьян к уступчивости и заводят пары быков во дворы своих патронов. За каждую купленную пару бегун получает бумажный ярлычок, а вечером представляет купцу для расчета…

Особенно любопытны ярмарки скота в Киргизских степях. Отправляясь на эти ярмарки, русские купцы берут с собою разного мануфактурного товара, ситцев, дешевого сукна, металлических изделий, чайной посуды и т. п… Прибыв на ярмарку, русский купец помещается в какой-нибудь киргизской юрте; тут же, около юрты, лежат огромные вороха тюков с товарами. Киргизы подводят к юрте баранов, быков и лошадей. Купец осматривает скот, и начинается торг. Когда обе стороны сойдутся в цепе, киргиз входит в юрту и получает половину следуемой суммы деньгами, а на остальную половину забирает товару. При этом начинается новый продолжительный торг насчет цены товара. Единицею ценности в Киргизских степях служит годовалый баран; баран трех лет равен двум баранам; двухгодовалый теленок оценивается четырьмя баранами и т. п.» Большинство прасолов были выходцами из Мурома, Зарайска, Борисоглебска, Коломны и Козлова.

Далее закупленную партию скота прасолы некоторое время откармливали. На Дону его просто отпускали пастись в теплое время года. Но, по словам Бахтиярова, были и способы «стимуляции». «В Малороссии скот ставят “на барду”. При этом способе откармливания поступают так: в расстоянии 1 или 2 верст от винокуренного завода устраивают открытые загоны, дворы, каждый голов на 200 — 300. Внутри двора ставят несколько длинных корыт для барды 3, и в разных местах — ясли для склада сена. Барду привозят в загоны в бочках и стараются, чтобы скот пил ее еще теплую. Когда скот “вопьется”, то средняя норма дневного пропитания каждого быка определяется в 5 — 8 ведер барды и 10 — 15 фунтов сена». Барда – гуща, остающаяся после перегонки сусла при производстве хлебных спиртных напитков, отбросы винокурения и пивоварения.

Когда скот доходил до нужной кондиции, его грузили в железнодорожные вагоны и везли в крупные города, прежде всего в Москву и Петербург. Надо заметить, что в то время более-менее чёткое расписание было для пассажирских поездов. Грузовые составы теоретически можно было искусственно задерживать в пути, чтобы пропустить другие поезда, а также требовалось время, чтобы загрузить топливо для паровоза (что могли делать слишком медленно). Кормить и поить скот в вагонах было затруднительно, поэтому купцы были заинтересованы в том, чтобы доставить его как можно скорее. Чтобы поезд не задерживался, им приходилось давать взятки на станциях.

Наконец, скот прибывал в город назначения. Далее прасолов обступали посредники, предлагавшие помочь найти покупателя – владельца скотобойни. Кормить и поить животных в крупных городах, тем более в столице было дороже, поэтому прасолы старались сбыть животных быстрее. За каждого проданного быка в Петербурге комиссия была 1 рубль. Торг проходил на специально выделенной площади.

Каждому быку на правом боку ставили клеймо с обозначением времени, когда он поступил на рынок. Далее после заключения сделки живой товар с помощью погонщиков отправлялся на скотобойни. Скотобойни тоже платили посредникам. Бизнес этот считался прибыльным, потому что посредникам не требовалось самим закупать товар, рисковать деньгами. При этом было чёткое разделение. Мясо шло в мясные лавки. Также его закупали казённые учреждения (в том числе учебные), брали на нужды армии. В столице в конце 19 века было больше 1000 мясных лавок.

В. А. Гиляровский описывает антисанитарию скотобоен и мясных лавок так: «Охотный ряд восьмидесятых годов самым наглядным образом представляет протокол санитарного осмотра этого времени. Осмотр начался с мясных лавок и Монетного двора. “О лавках можно сказать, что они только по наружному виду кажутся еще сносными, а помещения, закрытые от глаз покупателя, ужасны. Все так называемые „палатки“ обращены в курятники, в которых содержится и режется живая птица. Начиная с лестниц, ведущих в палатки, полы и клетки содержатся крайне небрежно, помет не вывозится, всюду запекшаяся кровь, которою пропитаны стены лавок, не окрашенных, как бы следовало по санитарным условиям, масляною краскою; по углам на полу всюду набросан сор, перья, рогожа, мочала… колоды для рубки мяса избиты и содержатся неопрятно, туши вешаются на ржавые железные невылуженные крючья, служащие при лавках одеты в засаленное платье и грязные передники, а ножи в неопрятном виде лежат в привешанных к поясу мясников грязных, окровавленных ножнах, которые, по-видимому, никогда не чистятся…

В сараях при некоторых лавках стоят чаны, в которых вымачиваются снятые с убитых животных кожи, издающие невыносимый смрад”. Осмотрев лавки, комиссия отправилась на Монетный двор. Посредине его — сорная яма, заваленная грудой животных и растительных гниющих отбросов, и несколько деревянных срубов, служащих вместо помойных ям и предназначенных для выливания помоев и отбросов со всего Охотного ряда.

В них густой массой, почти в уровень с поверхностью земли, стоят зловонные нечистоты, между которыми виднеются плавающие внутренности и кровь. Все эти нечистоты проведены без разрешения управы в городскую трубу и без фильтра стекают по ней в Москву-реку. Нечистоты заднего двора “выше всякого описания”. Почти половину его занимает официально бойня мелкого скота, помещающаяся в большом двухэтажном каменном сарае. Внутренность бойни отвратительна. Запекшаяся кровь толстым слоем покрывает асфальтовый пол и пропитала некрашеные стены. «Все помещение довольно обширной бойни, в которой убивается и мелкий скот для всего Охотного ряда, издает невыносимое для свежего человека зловоние.

Сарай этот имеет маленькое отделение, еще более зловонное, в котором живет сторож заведующего очисткой бойни Мокеева. Площадь этого двора покрыта толстым слоем находящейся между камнями запекшейся крови и обрывков внутренностей, подле стен лежит дымящийся навоз, кишки и другие гниющие отбросы. Двор окружен погребами и запертыми сараями, помещающимися в полуразвалившихся постройках”.

“Между прочим, после долгих требований ключа был отперт сарай, принадлежащий мяснику Ивану Кузьмину Леонову. Из сарая этого по двору сочилась кровавая жидкость от сложенных в нем нескольких сот гнилых шкур. Следующий сарай для уборки битого скота, принадлежащий братьям Андреевым, оказался чуть ли не хуже первого. Солонина вся в червях и т. п. Когда отворили дверь — стаи крыс выскакивали из ящиков с мясной тухлятиной, грузно шлепались и исчезали в подполье!.. И так везде… везде”. Протокол этого осмотра исторический». Владельцев скотобоен называли быкобойцами.

В столице отдельным бизнесом стал гусачный промысел. Гусаком называли ливер и иные отходы мясного производства. Репортер Н. Н. Животов, изучивший работу гусачников, оставил её подробное описание. «Гусачник — главный и единственный поставщик мясных продуктов для “съестных лавок”, “дешёвых закусочных”, “уличных ларей” и, наконец, для пресловутого обжорного ряда на Никольской площади.

Таким образом, гусачник поставляет мясо по сходной цене для петербургских бедняков, фабричных рабочих, мастеровых, мужиков и т. п… Гусачники получают товар на городской бойне. Обыкновенно, каждый гусачник заключает с “быкобойцем” контракт на определённое время, например, на 1–2 года; в силу этого контракта быкобоец обязан все потроха с убитых быков сбывать гусачнику по известной цене, раз установленной на целый год. Сколько бы быков быкобоец не убил, он обязан сдавать гусаки гусачнику по 3 рубля 50 копеек с одного быка.

Принимая во внимание, что в Петербурге ежегодно убивается около двести тысяч быков, надо допустить, что годовой оборот всех петербургских гусачников простирается до весьма почтенной цифры, именно шестисот-семисот тысяч рублей. Вследствие упомянутого контракта, ни в одной мясной лавке вы не купите, например, бычачьего языка, а должны отправиться за ним к гусачнику, потому что бычачья башка, вместе с гусаком, тоже попадает к гусачнику. Хотя “лёгкие” и «печёнка» наравне с говядиной, продаётся почти в каждой мясной лавке, но и эти продукты попали сюда не иначе, как опять-таки через руки гусачников. Словом, гусачники постарались, чтобы их продукт, в сыром или варёном виде, поступал для публики не иначе, как через их кухню.

Что же касается количества гусачнаго товара, то приведём следующие цифры. Гусак черкасского быка даёт:

лёгкое с дыхательным горлом………..10 фунтов;

сердце…………………………………..6,5 фунтов;

печенка и селезенка ………………….15,5 фунтов;

рубец…………………………………….16 фунтов.

Итого…………………………………….48 фунтов.

Вместе с бычачьей «башкой» гусачник получает с бойни с каждого быка около 2-3 пудов мясных продуктов. Все гусачники столицы вывозят с бойни к себе в заведения около 500-600 пудов мясного товара. Размер производства не у всех гусачников одинаков. Между ними есть такие, которые ежедневно вывозят с бойни по 10 телег, нагруженных бычьими сердцем, лёгким, печёнкой, селезёнкой, рубцом и «башкой».

Другие же гусачники довольствуются 3–4 телегами в сутки. Для перевозки “гусака” с бойни на кухню гусачника устроены особого рода телеги, обитые внутри цинковым железом, в устранение того, чтобы неизбежная при товаре свежая кровь не расплескалась по городу. Телеги снаружи окрашены в ярко-красный цвет, чтобы замаскировать кровавые пятна с наружной стороны телеги. На задке телеги начертаны инициалы имени и фамилии гусачника и его адрес...

Двор у гусачника вымощен плитняком, посредине — решётка для стока нечистот. Плитняк кое где перепачкан запёкшеюся кровью, кое-где валяются мелкие кусочки лёгких, печёнок и т. п. Во дворе стоят красные телеги, покрытия рогожей. Гусачник только что привёз с бойни свой товар. Рабочие перетаскивают этот товар на кухню. Перед вами — оригинальная кухня гигантских размеров. Вы входите в большой каменный сарай. Пол в сapaе тоже вымощен камнем. Посредине — отверстие для стока нечистот. Возле стены в сарае стоят четыре огромных котла, вмазанные в печи. В каждый котёл вливается до 30 ушатов воды, в которую валом валят или гусаки, или бычачьи башки. В одном котле варят щековину, в другом — лёгкое и т. д.

В котёл опускают сразу от 50 до 60 бычачьих голов, из которых вываривают сало. Вываривание продолжается часов 7–8, до тех пор, пока не убедятся, что сало с башки сошло “на нет”, и когда мясо на голове приняло вид мочала. С бычачьей башки мясо, главным образом, добывают со щёк, отчего оно и называется щековиной. От каждой башки получается около 20–30 фунтов щековины. Эта хорошо проваренная щековина и идёт в “съестные лавки”, “дешёвые закусочные”, “обжорный ряд” и “уличные лари”, рассеянные в разных местах города. Можно представить себе, какова должна быть питательность щековины! В своих интересах, гусачник варит ее до тех пор, пока не получит с неё всего. Бычачья башка даёт сала около 3 фунтов. Головное бычачье сало в продаже считается самым лучшим и продаётся по 22 копейки за 1 фунт.

Гусачник с бычачьей башки получает следующие продукты: 1) язык, который они продают по 60 копеек, и даже до 1 рубля за штуку, 2) бычачий мозг — 25 коп., продают в мясные лавки; бычачьи языки идут в колбасные лавки; 3) щековина — в закусочные и сьестные лавки для простонародья, по 5–7 копеек за 1 фунт; 4) сало на разные заводы, по 15–20 коп. за 1 фунт и, наконец, 5) кости по 1 копейке за 1 фунт, на костеобжигательные заводы. Приготовление «рубцов» происходит особым образом. Сперва бычачью требушину кладут в особый чан с кипятком, чтобы содержимое её, которого иногда бывает до двух пудов, отошло, отстало поскорее.

Вынувши из чана, её вешают на крюк возле стены, которая обита листовым цинковым железом — в видах гигиенических. На двух стенах вбито до 20 крючков. Вдоль стен, на земле стоят длинные колоды. Посредством металлических пластинок требушину очищают от содержимого, которое падает в колоду. Содержимое “рубца” у гусачников называется “очисткой”. Эта “очистка” зря тоже не пропадает. Полсотни рубцов дают около семи ушатов «очистки», которую покупают немцы-колонисты, по 30 копеек за 1 ушат, для откармливания свиней.

Сильные руки рабочего свёртывают сычуг на столе, в виде скатанного солдатского плаща, и перевязывают в нескольких местах мочалами из мучных кулей. Золотая бахрома рубца обыкновенно обращена во внутрь. Когда наберётся до 100 рубцов, то эту гору опускают в котёл, где её время от времени мешают. Для этой цели служит огромная деревянная мешалка с поварёшкой соответствующих размеров на конце.

В самой кухне стоит непроницаемый пар. У дверей кухни — большая куча костей и несколько бочонков с топлёным салом. Далее — огромные весы для взвешивания отпускаемых товаров. Во дворе рабочие на особых деревянных тумбах разрубают топором бычачьи башки и вынимают оттуда мозги и языки. У каждого гусачника имеются свои места, куда он сбывает изготовленные продукты. Три раза в неделю, в скоромные дни, нагрузив телегу рубцами, щековиной и печёнкой, гусачник отправляется ездить по городу, завёртывая в каждую съестную лавку и останавливаясь перед каждым уличным ларём — с предложением, не надо ли чего купить?

При этом гусачник посетит и городские окраины, проберётся куда-нибудь на Охту или в Новую деревню, где только обитает бедный люд. В одних телегах он развозит варёные продукты его кухни; в других же телегах развозит эти же самые продукты в сыром виде по мясным лавкам. Мясной торговец из своей лавки эти продукты продаёт уже покупателям, тоже преимущественно беднякам. Гусачник отправляется ездить по городу со своим товаром рано утром, часов в 6 утра, и возвращается поздно вечером…

Башка даёт ему не мало, а именно: щековина (30 фунтов, считая только по 5 копеек за 1 фунт) 1 руб. 50 копеек, язык 80 копеек, мозги 25 копеек, сало около 60 копеек; остаются ещё кости, по 1 копейку за 1 фунт — около 25–30 копеек. Итого одна бычачья башка даёт ему уже уплаченные за гусак 3 с половиной рубля., считая почти по самым низким ценам. Теперь можно представить себе барыши гусачников, если каждый из них в течение года обрабатывает по нескольку десятков тысяч гусаков, вместе с бычачьими башками!»

Далее мясо и гусак попадали на прилавки, в заведения общепита, для переработки в колбасу, а также из них делали, например, пироги для последующей продажи уличными торговцами. При этом мясные лавки иногда обманывали покупателей. Так курицу, например, могли в прямом смысле надувать через естественные отверстия и зашивать их. Так она выглядела полнее и в прямом смысле весомее. Иногда могли подменять сорта мяса. Под видом перепелок могли продавать голубей, которых ловили мальчики, чтобы подзаработать.

Самые дешёвые субпродукты шли в Обжорные ряды. Например, из них готовили пирожки. Также к пирожкам могли предлагать бульон. Стоил такой обед совсем недорого. Колоритное описание оставил в книге «Москва торговая» И. А. Слонов:  «Два-три десятка здоровых и сильных торговок, с грубыми и загорелыми лицами, приносили на толкучку большие горшки, в простонародье называемые корчагами, завёрнутые в рваные одеяла и разную ветошь. В этих горшках находились: горячие щи, похлёбка, варёный горох и каша; около каждого горшка, на булыжной мостовой, стояла корзина с чёрным хлебом, деревянными чашками и ложками.

Тут же на площади под открытым небом стояли небольшие столы и скамейки, всегда залитые кушанем и разными объедками. Здесь целый день происходила кормёжка пролетариата, который за две копейки мог получить миску горячих щей и кусочек чёрного хлеба. <…> Торговка вставала с горшка, поднимала с него грязную покрышку и наливала в деревянную чашку горячих щей. Тут же стояло несколько разносчиков с небольшими лотками с лежавшими на них варёными рубцами, печёнкой, колбасой и обрезками мяса и сала, называемыми «собачьей радостью». Эти продукты пролетариат покупал на закуски, завертывал в грязную бумагу, клал в карман и шёл в кабак». Описывает Слонов и забавные сценки: «Мальчик ест  жареный пирог с вареньем, в котором попался кусочек грязной тряпки. Он, обращаясь к пирожнику, говорит: “Дяденька, у тебя пироги-то с тряпкой…” Пирожник в ответ: “А тебе, каналья, что же за 2 коп. с бархатом что ли давать?”»

Как видим, горожане ели мясные продукты чаще сельских жителей, а какие именно – исключительно вопрос денег.