В российский прокат выходит «Эйфель» Мартина Бурбулона — один из самых дорогостоящих французских фильмов года, эпическая костюмная драма не только о создании главного символа Франции, Эйфелевой башни, но и о бурной личной жизни ее творца. Мы поговорили с режиссером о том, зачем его картине оказались необходимы любовные отношения Гюстава Эйфеля с женой близкого друга и что его судьба говорит об отношениях общества с теми, кто навсегда меняет его среду обитания.

Как вы оказались во главе этого проекта?

Мартин Бурбулон: Вообще, «Эйфель» задумывался еще около двадцати лет назад. Потом сценарий неоднократно переписывался, претерпевал изменения. Я подключился к работе четыре года назад — в 2017-м. И с самого начала был впечатлен амбициозностью, размахом этой истории, тем, сколько самых разных событий сопутствовало строительству Эйфелевой башни.

Вы в «Эйфеле» рифмуете историю строительства с историей романа Гюстава Эйфеля (его в фильме играет Ромен Дюри) и Адриенн Бурже (звезда сериала «Сексуальное просвещение» Эмма Маккей), показываете, как Эйфель был вдохновлен Адриенн даже в том, что касается конструкции башни. Этот роман существовал на самом деле или это допущение сценаристов?

Какие-то элементы фильма основаны на реальных событиях, другие же выдуманы. Мы абсолютно точно можем говорить, что Эйфель и Адриенн знали друг друга еще в 1860-м, когда были молоды, — и тогда между ними действительно был роман, который вскоре закончился. Об их отношениях спустя пятнадцать-двадцать лет, когда шло строительство, к сожалению, почти ничего неизвестно, и нам остается только гадать, поддерживали ли они их. В то же время мы знаем, что Эйфелю — и это есть в фильме — проект башни поначалу был совершенно не интересен: он был увлечен идеей строительства в Париже метрополитена. Но в какой-то момент его отношение резко изменилось — настолько, что он выкупил у своих сотрудников проект, который они разработали, и ушел в работу над ним с головой. И для нас единственным убедительным объяснением этой перемены отношения, ответом на вопрос, почему Эйфель вдруг страстно взялся за проектирование башни и ее возведение, оказалась идея о том, что им руководила любовь.

Вы даже показываете, как форма башни вдохновлена инициалом имени возлюбленной Эйфеля.

Что ж, это лишь поэтичная аллегория, которую мы приготовили на концовку фильма, чтобы удивить зрителей. Небольшой подарок от нас аудитории. Мы даже в трейлерах этот момент намеренно не показывали, чтобы сохранить для зрителей небольшой сюрприз. И думаю, после этого кадра Эйфелева башня в их глазах уже никогда не будет прежней. Правда ли это? (Смеется). Я не знаю. Это кино.

Как вы работали над сценами, в которых показывается строительство Эйфелевой башни? Некоторые из них, конечно, отсылают к знаменитым фотографиям, запечатлевшим ее в далеком от завершения виде.

Это было одной из сложнейших задач, которые перед нами стояли. Да и в принципе, наверное, этот процесс можно назвать сутью фильма. Вообще же наша работа строилась на двух основных элементах. Первый — это воссоздание части башни, причем в масштабе 1:1, на съемочной площадке. Это была точная копия одной из опор 25 метров в высоту, выполненная из металла, — с ее помощью мы снимали с актерами сцены на строительной площадке башни. Второй элемент — это графика. Очень важно было добиться максимально хорошего, правдоподобного качества, чтобы показать зрителям Эйфелеву башню такой, какой они никогда ее в кино не видели. Чтобы на нее можно было посмотреть в процессе возведения в ее реальном городском окружении. Без этого, боюсь, никакого кино бы у нас не вышло.

Расскажите, как вы подбирали актеров на главные роли. Например, Эмма Маккей вообще никогда не снималась во Франции.

Ромен Дюри был первым выбором на роль Эйфеля — и, честно говоря, ни о ком другом я даже и не думал и даже не предлагал сценарий никакому другому актеру. Он всегда прекрасен в ролях романтических героев. К тому же он очень современен и по своей внешности, и по духу — и в то же время прекрасно смотрится в костюмном кино. А Эмму мне предложила одна из наших продюсеров, которая знала ее по хиту Netflix «Сексуальное просвещение». Забавно, что ее саму — я имею в виду продюсера — уговорили посмотреть сериал ее дети. Это была отличная идея! С одной стороны, Эмма хорошо известна международной аудитории, а с другой, до этого снималась только в Англии. Так что одновременно она и узнаваема, и в новинку французским зрителям. Эмма очень талантлива, полна энергии — она оказалась прекрасным выбором женщины, ставшей олицетворением Эйфелевой башни.

Вы с самого начала знали, что не будете снимать классический байопик Эйфеля и сосредоточитесь только на периоде его работы над башней?

Да, мы сразу решили, что не будем делать стандартный байопик и сфокусируемся только на одном эпизоде биографии Эйфеля. Но в то же время пока мы работали над сценарием, то вдохновлялись самыми разными событиями из его жизни — и до, и после башни. Ведь так или иначе только таким образом мы могли понять его характер, его положение и его статус на момент начала строительства. К этому времени он уже осуществил несколько успешных проектов и был очень богат, известен, влиятелен. Этот успех и уважение французского общества придавали ему сил и уверенности в том, что он способен навсегда изменить облик Парижа. Как ранее, например, изменил облик Порту, построив мост Понти-ди-Дона-Мария-Пиа через реку Дору.

Возможно, самые напряженные моменты «Эйфеля» связаны с конкуренцией между вашим героем и другими инженерами и архитекторами. Это соперничество действительно имело место?

О да. У Эйфеля хватало соперников, которые не хотели, чтобы башня была построена, и боялись, что она затмит их творения. Хорошо известно, например, о том, что к Эйфелю жутко ревновал Шарль Гарнье, в то же время строивший свою знаменитую Парижскую оперу. Он опасался, что все туристы — да и жители Парижа — устремятся в первую очередь к Эйфелевой башне, а его детище проигнорируют. А, например, проект Трокадеро — как мы и показываем в фильме — и вовсе соревновался с башней за право представлять Францию на Всемирной выставке.

При моей жизни такое случалось, например, с Лувром, когда он обзавелся пирамидой Бэй Юймина. Многие французы были категорически против, а сейчас привыкли. Но это очень интересная динамика. Эйфеля в мгновение возненавидела половина страны. И это при всех его достижениях! А в течение 20-30 лет башня стала самым узнаваемым символом не только Парижа, но и всей Франции.

Вы не боитесь критики и в своей адрес? Все-таки речь именно о символе целой страны, и хватает тех, кому никакой фильм об этом символе не покажется его достойным.

К счастью, меня к подобному приготовила вся моя жизнь: я же буквально рос на киноплощадках благодаря отцу-кинопродюсеру. И я с детства насмотрелся на самые разные реакции на его работы. Это не отвратило меня от того, чтобы мечтать о карьере в кино. Я набирался опыта в молодости, работая ассистентом режиссера у таких классиков, как Бертран Тавернье, Петер Кассовиц, Жан-Поль Раппно. Затем сам дебютировал как режиссер — причем сняв две комедии. А теперь снимаю новую экранизацию «Трех мушкетеров» — тоже материал, к которому очень многие относятся пристрастно. Но я в себя верю. Причем мы делаем сразу два фильма. И должен сказать, у нас «Мушкетеров» не экранизировали уже довольно давно — в последние десятилетия выходили только зарубежные, в основном англоязычные адаптации. Франция заждалась собственной.

Фильм «Эйфель» (Eiffel) выходит в российский прокат 14 октября

Беседовал Денис Рузаев