Срочный вызов в Кировский поселок. Дед 90 лет, без сознания. Сегодня в бригаде фельдшера — Матвей и Настя. Настя работает недавно, но уже за старшего смены. Поселок от подстанции далеко, едем почти двадцать минут. Пробираемся по проселочным дорогам вдоль частных владений и я останавливаю машину возле забора добротного деревянного дома. Нас уже ждут. Какие-то люди торопливо открывают ворота, впускают Матвея и Настю. Я остаюсь в машине один.

Такая вот работа. Летишь с сиреной, торопишься, нагнетаешь тревожность себе и окружающим, а потом – выполнил свою часть работы и все, просто стоишь и ждешь. И в ожидании, зачастую, проводишь больше времени, чем в дороге. Стараясь не думать о том, что там, в доме происходит, включаю сериал на смартфоне и устраиваюсь поудобнее.

Спустя некоторое время из дома появляется Матвей. Он с озабоченным лицом копается в ящиках, достает пакеты с физраствором, какие-то ампулы.

— Что там? – Спрашиваю у него.

— А, — он отмахивается.

— Дед тяжелый, умер вроде уже, но Настя его еще качает. Я ремку вызову, это их работа.

Матвей вызывает по рации реанимационную бригаду и, захватив с собой медикаменты, снова скрывается за воротами. Время тянется медленно. «Ремка», даже на полной скорости с сиренами, будет ехать до нас не менее двадцати минут. Хорошо если б они оказались бы где-то поблизости…

Проходит не менее четверти часа, прежде чем издалека начинает приближаться вой сирены и еще через пару минут, сверкая синими огнями, по улице подъезжает реанимобиль. Бригада из трех врачей с чемоданами в руках торопливо проходит в дом. За рулем «ремки» Саня. Он выходит из машины и неторопливо закуривает. Саня работает на реанимации уже давно, многого насмотрелся и поэтому даже не спрашивает, что там происходит в доме. Он выполнил свою часть работы – привез врачей, которые сейчас сменят фельдшеров и уже окажут более квалифицированную помощь. О которой нам с ним рассуждать вроде как и незачем. Саня подходит, и мы разговариваем о чем-то незначащем.

Из ворот появляются Настя с Матвеем и садятся в машину. Саня уходит к себе, а я поворачиваюсь к Насте.

Они оба молчат. Настя сидит, глядя в одну точку. Потом она поднимает руку к глазам и разглядывает свои пальцы. Пальцы мелко дрожат. Она, продолжая разглядывать свои руки, говорит, ни к кому не обращаясь:

— А я ведь его вытащила… Я его вытащила. Он ведь там уже был. А я его вытащила! Представляешь, Матвей, я его вытащила! — Она смотрит то на меня, то на Матвея, глаза ее блестят.

— У меня такого ни разу еще не было! Чтобы вот так! Я снова запустить его смогла! Он сам дышать начал! – Она возбужденно улыбается. Матвей согласно кивает:

— Да, здорово ты его! Ты бы лица родственников видела, когда ты его вместе с матрасом с кровати на пол стащила! У них глаза круглые были!

— Да конечно, как его качать то? Надо же на чем-то твердом, а кровать проминается!

— А рубаху порвала!

— Да не до рубахи было! Ты представляешь, я его качаю, а у него ребра хрустят. Я стараюсь нежно, легонечко, а они гнутся как веточки… Я ему, наверное, ребра переломала…

— А я думаю, чего ты ему перикардиальный удар не сделала… Ничего страшного, выживет – спасибо скажет.

Я завожу мотор и выезжаю со двора. Едем на подстанцию. Настя все никак не может успокоиться и они с Матвеем все пересказывают пережитое. У Насти блестят глаза, она в возбуждении повторяет:

— Я его вытащила! Все, он сам дышать начал! Невероятно! Представляешь, он умер, а я его с того света…

Пока ездили, стемнело. Подъезжаю к крыльцу подстанции, а там курят еще три девушки – фельдшера с других бригад. Настя включает музыку на магнитоле погромче, выпрыгивает из машины и начинает танцевать. Девчонки ее весело поддерживают. Четверо фельдшеров в синих робах медработников начинают танцевать на крыльце при свете фар. Я добавляю антуража – включаю проблесковые огни. Синие всполохи мечутся по крышам, мелькают огоньки сигарет, гремит музыка, девчонки танцуют весело и самозабвенно.

Уже под утро, под конец смены, я пересекся на подстанции с Саней — водителем с реанимобиля.

— Ну что, как там тот дедушка? – спросил я его, вспомнив вечерний случай.

— Какой? – сначала не понял меня Саня.

— Тот, дед с Кировского поселка то?

— А, — Саня махнул рукой.

— Наши его закопали… — И молча повернувшись, побрел прочь.

Я молчу. Закопали. Вот так…

Нам снова дают вызов. Настя с Матвеем садятся в машину, говорят адрес…

Я завожу мотор и уже было открываю рот, чтобы рассказать им про нашего деда… но тут же, опомнившись, захлопываю его обратно.

Нет. Я не расскажу Насте об этом. Незачем ей это знать. Она сегодня человека спасла.

Закопали 2.

День закатился за полночь. Обычно уже в это время, те, кто вызывает скорую чтобы просто померить давление, уже спят и в это время вызова бывают чаще по серьезному поводу.

Вот и в этот раз, въезжаю в огороженный железным забором двор многоэтажки. Весь двор плотно уставлен машинами, еле протискиваюсь до первого подъезда, попутно прикидывая, как буду потом задом выезжать. Настя с Матвеем выходят – вызов во втором подъезде и Настя говорит:

— Пробуй как-то поближе подъехать, там, наверное, носилки будут, кардио повезем.

Они быстрым шагом уходят в подъезд, а я выхожу из машины осмотреться. Нет, я тут не проеду. Форд слишком велик для такого узкого проезда. Если и втисну морду, то обратно уже вырулить не получится, радиус поворота не даст… Да еще снег, колея… Придется стоять здесь. Гм… А как носилки между машинами нести? Отъехать что ли? Сейчас и отъезжать то надо очень осторожно, вон как заехал вплотную почти… Ладно подожду, может, еще и не поедем никуда.

Но нет. Минут через пять двери второго подъезда открываются, и я вижу, что Настя с Матвеем ведут под руки грузного мужчину, в расстегнутой куртке. Я завожу мотор и подъезжаю так, чтобы дверь салона оказалась напротив прохода между машинами. Глушу мотор и бегу помогать. Пока я обежал машину и открыл дверь салона, они прошли уже половину пути. Я уже могу в свете фонарей разглядеть мужчину. Он толстый и невероятно бледный, губы синие, он прерывисто дышит и тяжело ступает, опершись руками на плечи Насти и Матвея. Увидев открытую дверь скорой помощи, он не отрывает от нее глаз, стремится к ней как к спасительному свету, он с трудом делает еще несколько шагов между машинами и, удерживаясь уже только за плечи фельдшеров, начинает заваливаться вперед. Они, почти падая, уже не могут его удержать в узком проходе между машинами, и он валится вперед, в открытую дверь салона, куда-то на пол между креслом и носилками.

— Скорее! Помоги нам его положить! Его надо поднять! – Кричит мне Настя.

Я через заднюю дверь прохожу в салон и хватаю мужчину за локоть. Он лежит на полу лицом, он силится поднять голову, хрипит, на губах у него выступает пена.

— Скорее! Скорее, его надо положить на носилки!

Мы втроем пытаемся вытащить его из узкого пространства между креслом и носилками, тянем за руки и куртку, но мужик тяжел и у нас ничего не получается. Он уже хрипит все тише и Настя, просунув через окошко руку в салон, хватает тангенту рации:

— Тонус, это 64-я! Реанимацию нам, срочно! – она отбрасывает рацию, и мы снова пытаемся вытащить мужика на носилки. Одежда задирается, куртка соскальзывает, Матвей сдергивает ее с мужика и отбрасывает в сторону.

— Скорее, он умирает!

Каким-то невероятным усилием Матвею с Настей удается приподнять напряженное тело мужика, и я сажусь на пол так, чтобы он упал уже на меня, тогда я, обняв его за подмышки, смогу один вытащить его на носилки. Мужик заваливается на меня, лицом мне на плечо и я сжимаю его в объятиях. Пытаюсь его приподнять и в это время он, издав негромкий стон, выдохнул и вдруг обмяк у меня на руках. Он больше не дышит. Его тело расслабилось, потеряло упругость, и стало похожим на воздушный шарик наполненный водой… Я держу его, но он выскальзывает у меня из рук и из своей одежды. Я с трудом поднимаюсь и уже не церемонясь, хватаю его за запястья. Матвей берется за ремень штанов, и мы вдвоем еле-еле заталкиваем его на носилки. Тело мужика лежит ногами на изголовье, но это уже не имеет значения, Настя и Матвей начинают реанимационные действия, а я ухожу из салона, чтобы им не мешать.

— Выезжай за ворота! Надо чтобы к нам «ремка» смогла подъехать! – Кричит мне Настя.

Я сажусь за руль и завожу двигатель. На улице снегопад, темно, в зеркала мало что разобрать. Сейчас еще надо как-то выехать и не повредить это стойбище машин… Черт! Да у меня человек в салоне умирает! Решаю – если даже и зацеплю кого, останавливаться не стану, выеду и буду ждать ремку.

Но получается. Видимо адреналин в крови помогает – выезжаю задом быстро и без происшествий. А тем временем, в салоне, Настя с Матвеем пытаются вытащить с того света очередного пациента.

Реанимация приезжает через пару минут. Спецы отправляют Настю заполнять бумаги, а сами проводят обязательный комплекс реанимационных действий.

— Что там? – Спрашиваю у Матвея.

— Да все, умер дядька.

— Да как так-то? Он же сам до машины шел?

— Сердце у него закололо. Он скорую вызвал и на воздух, прогуляться вышел. Думал, на воздухе ему полегчает. Мы его в подъезде нашли. Сказал — сам идти может. Да какой там! Видел ведь. Инфаркт.

— А что спецы делают?

— Делают что положено по регламенту. Двадцать минут надо пытаться. А потом все, констатация и домой.

Через некоторое время врачи реанимации начинают собирать свои чемоданы. Все. Настя заполняет бумаги о констатации смерти. И что теперь?

— Теперь повезем в морг. Он же у нас в машине умер, нам и везти. – Хмуро отвечает Матвей.

Реанимация уезжает и мы, сев в машину, тоже молча, с невеселыми мыслями трогаемся в путь. Городской морг находится в центре города. Ночь, снегопад, желтые фонари, на улицах ни души. Мы едем по ночным улицам. Говорить ни о чем не хочется.

Серое, мрачное здание городского морга. Подъезжаю к специальному входу для машин доставляющих тела. Железная дверь, за ней длинный наклонный коридор, по которому на каталках доставляют тела в подвал. Я выкатываю носилки из салона, разворачиваю их и толкаю вдоль по коридору. Тело на носилках Матвей укрыл покрывалом, и из под него торчат только ноги в грязных ботиках и неестественно бледная скрюченная кисть руки. Тусклые лампы, серые стены, каталка гремит колесами по бетонному полу. Внизу нас встречает сонный санитар с тележкой на колесах. Он убирает покрывало и равнодушно, не церемонясь, рывком сдергивает тело с носилок к себе на тележку. Забирает бумаги и укатывает в глубину подвала, а мы спешим наверх, на улицу, — воздух в морге спертый и с неприятным запахом.

Я сажусь в машину. Возвращаются Настя с Матвеем. Мы не разговариваем, Настя отзванивается диспетчеру, я завожу мотор и едем на подстанцию.

Город еще спит. Желтые фонари, серый снег, тишина… Где-то на востоке небо начинает понемногу светлеть – там зарождается новый день.

Сегодня какой-то мужик умер у меня на руках. Я даже имени его не знаю. И знать не хочу. Это просто работа. А это была обычная смена. Просто рабочая смена водителя скорой помощи.