Общепринято считать, что новый миропорядок формируется, прежде всего, под влиянием изменений в соотношении сил между главными субъектами Международных Оотношений (МО), их коалициями и акторами.

Но также в значительном смысле и в большой степени – он формируется под влиянием глобальных, региональных, национальных и даже местных тенденций. Две важнейшие тенденции из них, соотношение между которыми будет определять во многом политику государств в третьем-четвертом десятилетии нашего века, – глобализация и автаркия.

Причем в «чистом виде» они уже существовать не могут. Вопрос, как говорится, в соотношении: если процессы глобализации влияют в решительной степени на политику государства (условно – на 90%), то, наверное, можно говорить о сильной зависимости страны и ее правящей элиты от этих процессов в экономике, технологиях и, как следствие, во внутренней политике. Как это существовало в современной России до 2007 года, когда усилился процесс отхода от доминирования западной глобализации над национальными интересами России.

Если же такая зависимость (повторим, условно) не превышает 10% (как, в частности, в КНДР), то можно говорить об автаркии и авторитарном политическом режиме.

«Пространство» между 10% и 90%, вероятно, очень подвижно и определяет в том числе реальный суверенитет страны.

Представляется, что суверенитет союзников США по коалиции во многом ограничен именно их зависимостью от американского лидерства в глобализации, прежде всего, финансового, технологического и военного.

Понятно, что такое условное деление не может точно характеризовать политического курса и степени зависимости от внешних сил (хотя с точки зрения внешней зависимости от торговли и технологий это вполне можно оценить количественно). Россия, например, двигалась по этому пути очень осторожно с 2000 года, освобождаясь, как совершенно справедливо говорит бывший разведчик А.О. Безруков, от «колониальной зависимости», и ускоряясь в независимом развитии после 2007 года, еще больше, – после 2014 года и особенно после 2022 года. Феномен – 2023-2024 годы – которые стали своего рода «рывком» в автаркии.

Начало СВО, таким образом, дало мощный толчок, когда Россия совершила вынужденный рывок, расставаясь с глобальной зависимостью. В 2024 году уже можно говорить, что эта зависимость примерно 50 на 50, причем тенденция к концу 2024 года может изменить пропорцию в отношении в пользу автаркии 70 к 30 – из-за позиции США и их союзников, занятой в этом году по усилению эскалации давления на Россию.

Иными словами, «доля глобализации» во многом зависит не столько от политики России, сколько от политики Запада, к которой Россия была вынуждена приспосабливаться в последние два десятилетия.

Примечательно, что после начала СВО и естественного роста расходов страны, в конце 2022 года перспективы бюджета на 3 года оценивались как нарастающий дефицит: т.е. предполагалось, что плановых поступлений не хватит на утвержденный перечень расходов. Так, в 2023 году дефицит планировался на уровне 2,9 трлн. рублей, в 2024 — 2,2 трлн., а в 2025 — 1,3 трлн. Считалось, что чтобы закрыть все потребности, правительству придется искать дополнительные источники финансирования.

В реальности, однако, дефицит за 2023 год составил 1,3 трлн. рублей (т.е в 2 раза меньше), а по итогам первых трех месяцев 2024 года – 0,3 трлн. Вполне вероятно, что рост ВВП и промышленной продукции России в итоге приведет к тому, что бюджет в 2024 году вообще будет бездефицитный.

Это невероятно – страна воюет, под жуткими санкциями, а дефицита нет.

Другой важнейший вопрос соотношения пропорций глобализации и автаркии – степень независимости государственных и не государственных институтов развития национального человеческого потенциала (НЧК). В условиях нарастающего хаоса в МО, исключительно важное значение приобретают институты государства, не только государственные, но и не государственные, а также такой институт, как национальная стратегия. Их слабость или уничтожение означают уничтожение государства.

Именно так произошло с СССР, когда его важнейшие институты государства – КГБ, ВС, МВД, прокуратуры и пр., – а также не государственные институты – КПСС, комсомол, профсоюзы, общественные организации – были ослаблены и фактически оказались недееспособными к середине 1991 года.

В 2024 году именно такая цель стала приоритетной целью политики США и западной коалиции в отношении России. Уничтожение «авторитарного режима В.Путина» было публично заявлено целью агрессии против России. Соответственно, ответ России мог быть, прежде всего, в усилении институтов государства и общества, противодействии западным институтам, в том числе НКО и «иностранным агентам», в конечном счете – развитии авторитарных тенденций в политике, общественной жизни и экономике.

Примечательно, что авторитаризм в «демократических» странах – лидерах глобализации – настолько усилился (что было видно в 2023-2024 годах на примере США, Франции и других стран), что фактически превратил эти государства в авторитарные режимы.

Но даже при такой тенденции в развитии России говорить о её полном отказе от глобализации нельзя. В том числе и потому, что она пока нередко неизбежна и просто выгодна нашей стране, в частности, из-за поставок компонентов для промышленности, в том числе ВВСТ и боеприпасов. Весной 2024 года ведущий американский исследовательский центр – Center for Strategic and International Studies (CSIS), – анализирующих военный экспорт и развитие торговли между странами, опубликовал отчёт, сделанный по результатам анализа спутниковых снимков. В нем, в частности, отмечалось:

“Военные спутники отличают десятикратное увеличение судоходства между северокорейским портом Наджин и российским портом Дунай (который в Приморском крае, прим переводчика) Этот торговый путь открылся в сентябре 2023 года, а с декабря 2023 движение между портами стало очень интенсивным. По мнению аналитической службы, только за три с небольшим месяца 25 судов с отключенными передатчиками Автоматической идентификационной системы, так называемых “тёмных”, перебросили из КНДР в Россию более 2,5 млн снарядов. На такой уровень производства западный мир, без фатального ущерба для себя, сможет перейти только к 2025 году“.

Есть и третий, очень важный, аспект соотношения глобализации и автаркии, имеющий жизненно важное значение для России. Россия – как один из мировых центров силы, испытывает острый недостаток в объеме рынка – экономического и технологического, – который сегодня ориентирован на 150 миллионов жителей. Тем самым перспектива развития резко ограничена. Ей обязательно нужно, как и другим ЛЧЦ, насчитывающим численность 1500 миллионов человек (западной, китайской, индийской, исламской, индонезийской, африканской и некоторым др.), создавать свой, более широкий рынок, аналогичный БРИКС, который может противостоять западной ЛЧЦ.

Широкая пророссийская (антиамериканская или «антиглобалистская») коалиция жизненно необходима России, которая расположена на огромной территории и контролирует слишком ограниченный экономический и технологический рынок. Это неизбежно отражается не только на развитии России, но и степени её влияния в мире, возможностях оказывать воздействие на правящие элиты других стран.

После революции 1917 года одним из факторов, который позволил выжить России в условиях полной автаркии и международной изоляции, стали международные связи ВКП(б) и Коминтерна, которые помогали получать информацию и создавать государственные институты в СССР – в разведке, внешней политике, дипломатии, внешнеэкономической деятельности.

«Демократизация» в России в 90-е годы привела к уничтожению многих сильных институтов, влияющих на международную политику, а не только потерю МИД России суверенитета и нанесению мощного удара по СВР. Было уничтодено многое – от международных отделов ЦК ВЦСПС и ЦК ВЛКСМ, Союза Советских обществ дружбы (ССОД), Советского комитета защиты мира (СКЗМ), Комитета молодежных организаций (КМО СССР) до многочисленных творческих союзов и научных связей АН СССР. Всё это теперь требует восстановления. И не только посредством ускоренного развития Россотрудничества.

Переход от глобализации к автаркии в национальной политике потребует – и это, наверное, самое главное – перевоспитания двух поколений граждан, прежде всего, наиболее обеспеченных слоев, которые получали максимальные выгоды от глобализации даже в ущерб национальным интересам страны. Часть этих граждан будет бороться с властью или просто проживать за рубежом, но огромное количество останется по разным причинам в России и будет сопротивляться – открыто или скрыто – разрыву с колониальным прошлым.

Среди таких изменений огромное значение имеют изменения в восприятии правящих элит государств, их психологии, нравственности, основных политических доминантах.

Требуется сознательное, последовательное и целенаправленное усиление влияния автаркии. Это влияние – параллельно и одновременно – оказывают на национальные внешнеполитические и иные стратегии многих субъектов МО. Происходит решительная смена доминант в представлениях правящих элит самых разных субъектов, которая неизбежно ведет к смене общих политических приоритетов. Трудно иначе объяснить, например, неожиданную для многих русофобию, которая развилась в правящих элитах западных государств в 2020–2024 годы. Доминанта враждебности к России стала ведущей в политике Запада, превратившись в экзистенциальную угрозу существованию уже не только российского государства, но и нации.

В итоге нарастающих противоречий произошло столкновение старой доминанты – глобализации, теряющей свою энергетику, и новой – автаркии. И не только в ходе СВО, которую следует рассматривать только как часть всего противоречия в отношениях всех центров силы и государств в мире.

Автаркия – нарастающая доминанта. Еще в начале прошлого века гениальный русский ученый А.А. Ухтомский доказал универсальность существования доминант. Многочисленные исследования, проведённые Ухтомским и независимыми учёными свидетельствовали о том, что доминанта играет роль общего рабочего принципа нервных центров. Для Ухтомского доминанта была тем, что определяет направленность человеческого восприятия. Доминанта служила тем самым фактором, который интегрирует ощущения в целую системную картинку. Ухтомский считал, что все отрасли человеческого опыта, в том числе и наука, подвержены влиянию доминант, при помощи которых подбираются впечатления, образы и убеждения.

Очевидно, например, что даже в условиях жестких западных санкций и давления целый ряд государств – от Китая, КНДР, КСА и Бразилии до Никарагуа – избрали своего рода политику нарастающей автаркии в качестве внешнеполитической стратегии в противовес глобализации. Этот процесс предполагает силовое противоборство, что и отразилось на формировании доминирующих сценариев развития МО и ВПО.

При этом следует понимать, что превосходство глобализации (в лице западной военно-политической коалиции) не абсолютно и временно. Ему могут противостоять не только отдельные ЛЧЦ и коалиции, но и отдельные страны, если они выберут адекватную стратегию силового противоборства. Иногда локальные действия влияют на формирование не только СО и ВПО, но и даже МО.

Так, в 30-летней войне Афин и Спарты командующий спартанским флотом Лисандр всячески избегал прямого военного столкновения с более мощным военным флотом Афин, но сумел блокировать подвоз продовольствия (наложил санкции) и уничтожил вражеский флот, когда ему стало это удобно, в течение одного часа.

Это – типичный прием стратегии непрямых действий, когда ставка на грубую военную силу в прямой форме себя не оправдывает, прежде всего, в силу повышения риска эскалации и неприемлемых последствий. Он очень похож на современную ситуацию в отношениях западной военной коалиции и России (а также КНР и других стран), которая описывает состояние современного сценария ВПО «Усиления военно-силового противоборства»: непрямые враждебные действия направлены на полную и откровенную победу Запада без риска глобальной ядерной войны.

Глобализация позволяет западной коалиции использовать свою стратегию непрямых действий, состоящую из 3-х основных (двухпартийных) принципов применительно к России:

– наносить, где возможно, максимальный ущерб России;

– получать от любых действий максимальную выгоду для США;

– не повышать военной эскалации до ядерного уровня.

Принятые Конгрессом США в апреле 2024 года решения, как и всегда, полностью соответствовали этим принципам. И они в полной мере вписываются в глобализацию.

Эти враждебные действия по внутриполитической дестабилизации и расколу правящей элиты России сочетаются с откровенными военными провокациями и наращиванием потенциалов в соседних с Россией регионах – от Норвегии и Прибалтики до Закавказья и Средней Азии. Цель состоит в том, чтобы создать в мире режимы, живущие по американскому образцу. Сформировать гражданские общества, пронизанные сетью правозащитных некоммерческих организаций, через которые так легко влиять на внутреннюю и внешнюю политику стран. Наконец, перевоспитать население, взрастить в них пиетет и обожание к американскому образу жизни – и тем самым гарантировать то, что это население будет лояльным американцам.

Эта система мер распространяется в рамках глобального процесса образования и переформатирования общественного сознания.

В России, где со времен М.Горбачева процессы в образования оказались сознательно интегрированным в глобализацию (достаточно привести примеры того, как представители фонда Сороса возглавляли и, до настоящего времени, возглавляют некоторые институты), этот процесс исключительно болезнен потому, что непосредственно касается многих ученых и преподавателей, особенно наиболее престижных школ и университетов.

Его смысл в том, что силовые (но не военные) средства и меры политики глобализации стали более эффективными, чем просто военные. Военные интервенции в последние десятилетия не просто не приводили к этим результатам, но и, по сути, противоречили главным целям американской внешней политики. Именно поэтому Байден в период президентства меняет подход и «инструмент демократизации». Отказывается от страха военной угрозы в пользу самого эффективного в истории стимула – соблазна. Прежде всего, достижениями глобализации.

Соединенные Штаты возвращаются к классической концепции мягкой силы – будут «демократизировать» режимы не бомбами, а через экономическое, идеологическое и культурное влияние. Влияние, с помощью которого они, напомним, взяли под контроль Восточную Европу, ряд государств постсоветского пространства, часть Латинской Америки и Юго-Восточной Азии.

Так, многочисленные ошибки США в Афганистане носили преимущественно военный характер. Специальный представитель США в этой стране Дж. Доббинс вычленил, например, некоторые из них, имеющие для понимания корректив в американской стратегии большое значение:

«Население Афганистана было значительно больше, чем население любой другой страны, участвовавшей в интервенции США после Второй мировой войны: в 2001 году в Афганистане было почти вдвое больше людей, чем в Южном Вьетнаме во время войны. Как правило, соотношение численности войск и населения является важным фактором, определяющим успех операции по стабилизации. За два года до вторжения в Афганистан, в 1999 году, Соединенные Штаты и их союзники по НАТО развернули 50 000 военнослужащих для стабилизации Косово, страны с населением 1,9 млн человек. Население Афганистана в 2001 году составляло 21,6 млн. человек, однако к концу 2002 года в стране, которая более чем в десять раз превышала размер Косово и не имела собственной армии или полиции, находилось всего около 8000 американских военнослужащих. На земле просто не хватило американских ботинок, чтобы обезопасить страну, захваченную Соединенными Штатами.

Одна из причин относительно небольшого развертывания заключалась в том, что администрация Буша не намеревалась, чтобы американские силы брали на себя обязанности по поддержанию мира или общественной безопасности – скорее, они сосредоточились исключительно на отслеживании остаточных элементов Аль-Каиды за счет фундаментальной безопасности, необходимой для создания рабочего состояния государства. Администрация Буша также пренебрегла выделением необходимых финансовых ресурсов для стабилизации ситуации в Афганистане. В Боснии Соединенные Штаты и другие доноры предоставили экономическую помощь в размере 1600 долл. на душу населения в год в течение первых нескольких лет после этой войны. Сопоставимая цифра в Афганистане составила 50 долл. на человека – мизерная сумма.

Администрация Буша допустила и другие критические ошибки, ограничивавшие возможность успешной стабилизации. На начальном этапе не было никаких существенных усилий по созданию национальной афганской армии или полиция, которая оставила безопасность в руках хищных местных полевых командиров и затруднила противостояние возвращающимся боевикам Талибана. Не было единой точки руководства международными усилиями по восстановлению, которым, следовательно, не хватало согласованности. И, что, пожалуй, наиболее важно, официальным лицам США потребовалось несколько лет, чтобы понять, что, хотя Пакистан отказался от поддержки правительства Талибана, он не отказался от Талибана как организации. После того, как они были изгнаны из Афганистана, руководство Талибана и оставшиеся члены группировки получили убежище в Пакистане, где они выздоравливали, переквалифицировались, пополняли запасы и позже возобновили повстанческое движение в Афганистане.

Учитывая эти просчеты, шансы на успех в Афганистане к началу 2003 года значительно снизились. А затем, конечно же, администрация Буша вторглась в Ирак, страну размером с Афганистан, с еще большим количеством внутренних конфликтов и с еще более враждебными соседями, где Буш и его официальные лица также недооценили масштабы постконфликтной стабилизации и восстановления, которые им предстоит предпринять. Жестокое сопротивление вторжению США материализовалось в Ираке намного быстрее, и к тому времени, когда талибы вновь превратились в серьезную угрозу в Афганистане, силы США находились там под серьезным давлением. Так продолжалось на протяжении всего времени пребывания Буша у власти, что ограничивало способность Соединенных Штатов стабилизировать ситуацию в Афганистане и позволяло талибам восстановить там плацдармы.

Неспособность ограничить возрождение талибов и создать институциональный потенциал в Афганистане отнюдь не была неизбежной. Если бы Соединенные Штаты выделили ресурсы, необходимые для стабилизации и восстановления в стране такого размера и расположения, как Афганистан, у них было бы больше шансов покинуть страну изящно, с функционирующим государством. Но в конечном итоге ранние невынужденные ошибки Вашингтона создали ситуацию, в которой он оказался перед выбором не между победой или поражением, а между проигрышем или не проигрышем.

Вашингтон мог бы продержаться относительно скромной ценой, чтобы сдержать талибов, сохранить компетентного партнера по борьбе с терроризмом в афганском правительстве и сохранить политические и социальные успехи, которыми наслаждались многие афганцы, или он мог бы уйти и признать свою неспособность помочь в строительстве прочного государства и прочного будущего для афганского народа. Три президента подряд боролись с дилеммой, оставленной Бушем. Барак Обама и Дональд Трамп жестами призывали к прекращению войны, но в конечном итоге решили не проигрывать, не теряя времени. Байден наконец перерезал шнур и решил проиграть».

Правительство США является изобретателем, обладателем патента и прав интеллектуальной собственности на дипломатию принуждения. Такое мнение высказал замглавы Министерства иностранных дел Китая Се Фэн. Дипломат заявил, что именно Вашингтон регулярно применяет односторонние санкции и вмешивается во внутренние дела других государств. «Упоминаемое США так называемое ведение дел с другими странами с позиции силы является лишь новой версией той ситуации, когда большой притесняет малых, или новым воплощением принципа “кто силен, тот и прав”», – отметил он.

Примечательно, что большую роль в такой политике играют профессиональные кадры и специальные институты развития НЧК – государственные и негосударственные. Так, 23 июля 2021 года директор ЦРУ Уильям Бернс рассказал, что в американском разведуправлении задумались об использовании подходов времен холодной войны с Советским Союзом по отношению к Китаю. По его словам, один из предполагаемых подходов для взаимодействия с Пекином – «упреждающее развертывание». На данный момент в ЦРУ изучают, как применить такое развертывание специалистов по Китаю, в частности, аналитиков и оперативных сотрудников разведки с целью укрепить конкурентоспособность США.

Ставка делается на «игре в долгую», когда политическая стратегия должна поступательно и постепенно усиливать давление на Россию и её правящую элиту, контролируя степень угрозы в нужном для себя направлении, но постоянно добиваясь результатов по мере её реализации. Новый миропорядок предполагает, что основные субъекты МО и ВПО будут подчинены тем нормам и правилам, которые утверждают западные страны, посредством политики «силового принуждений» и внутриполитической дестабилизации.

Но – если речь заходит о прямом военном противоборстве не на глобальном уровне, – то Запад, как в случае с Югославией, Афганистаном, Ираком, Ливией и другими странами, пытается использовать свою подавляющую мощь в средствах воздушно-космического нападения (СВКН) и практически недееспособные средства воздушно-космической обороны (СВКО) своих оппонентов для военного поражения и публичного уничтожения политического руководства противника. В этом случае используется весь спектр прямых и не прямых военных действий в зависимости от обстоятельств.

Поэтому возвращаться к пониманию того мироустройства и состояния МО, которое существовало до конца прошлого века, целесообразно только для того, чтобы пытаться аргументировать (но отнюдь не защищать в реальности) сохранение заведомо устаревших и отживших представлений о состоянии МО. Так, когда мы пытаемся отстоять реалии ялтинско-потсдамской системы мира, то мы заведомо игнорируем все те глобальные изменения, которые произошли к началу нового века в его мироустройстве, прежде всего, доминирования коллективного Запада в мире и, естественно, формировании прозападного мироустройства, норм, процедур и правил.

С точки зрения международного права и абстрактной справедливости, защита сложившейся во второй половине прошлого века системы МО, может быть, и правильна, и справедлива, но с точки зрения существующих реалий уже политически бессмысленна: мироустройство и соответствующий миропорядок к началу нового века уже претерпели качественные изменения.