Редкостный по своей циничности и безграмотности набор лжи и ненависти с общим смыслом: «Вставайте, убогие, раком перед Великой Америкой и раздвигайте булки», от светоча либеральной журналистики. Наслаждайтесь, паразиты.

Pax Romana

Когда в начале XX века английские археологи начали раскопки в Ливии, они были поражены экономическим процветанием региона 16 столетий назад. В нынешней пустыне цвело рыночное производство зерна и оливок; под песком лежали остатки вилл, городов, гаваней. Провинция Африка, нынешняя Ливия, была одной из житниц Римской империи.

Не то чтобы климат был мягче: просто в середине IV века мир — в масштабе Средиземноморья — был глобален, и оливку, выращенную в Сахаре, было выгодно продавать в Италии, где, напомню, полно и своих оливок. То есть можно себе представить, насколько низок был уровень трансакционных издержек и транспортных расходов. Пустыня отступала не перед климатом — она отступала перед империей и рынком (хотя надо оговориться, что рыночное хозяйство того времени было основано не на машинах, а на рабах).

В середине V века н.э. экономическое процветание Северной Африки закончилось и не возобновилось до сегодняшнего дня. В Африку пришло германское племя вандалов. Они вырубали оливковые рощи, они уничтожали всё на своем пути, и если не могли взять города (а это им было трудно), то наваливали под стены города трупы, чтобы там началась эпидемия.

Впрочем, даже если бы вандалы всего этого и не делали, то все равно Северная Африка была обречена, потому что только одно уже появление вандалов погубило ориентированное на экспорт сельское хозяйство, нуждавшееся в низких трансакционных издержках.

Вандалы появились не ниоткуда — они перебрались через Гибралтар из римской Испании, которую тоже опустошили перед этим, как саранча. Вероятно, Гейзерих и другие их вожди понимали, что лучше быть не грабителями, а собственниками, и выгоднее не уничтожать, а владеть. Но вряд ли они что-то могли сделать со своими воинами, которые к этому времени были не варварами, не войском, не земледельцами, а очень специфическим социальным образованием: гигантской группой разбойников, специализированной для паразитирования на Римской империи.

Такой специализированной группой были не только вандалы, но и готы, гунны, аланы, франки.

Сейчас от Куала-Лумпура до Буэнос-Айреса вы видите сверкающие небоскребы, офисы HSBC и Microsoft; в каждом городе вы сможете сыграть в гольф и купить «Нокию» или BMW. «The world is flat!» — воскликнул по этому поводу в своей замечательной книге Фридман.

Точно так же удивительно культурно однородна была Римская империя в III — IV веках н.э. Во всех провинциях, от Африки до Мезии, располагались римские города, с самоуправлением, с театрами, банями, цирками, и вокруг них — сельские виллы (до XVIII века в этих же регионах в сельской местности безопасность будет давать только замок), и как сейчас в Китае учат английский, так где-нибудь в Паннонии или Бетике риторы розгами вколачивали в отпрысков местной аристократии Виргилиеву латынь.

Городок Никополис ад Иструм до середины V века — это классический римский город. Затем обширный слой разрушений и — нищета, епископский дворец с облепившими его бедными домишками. Год обширного слоя разрушений датируется точно: 447-й, нашествие гуннов.

Историки обсуждают множество причин гибели Римской империи. Христианство, подточившее, по Гиббону, ее идеологические основы. Бюрократия, коррупция; изменения климата, приведшие к переселению народов, но есть самая главная, самая фундаментальная причина гибели Римской империи. Это — ее существование. Почему она погибла? Потому, что она была.

По мере того как Pax Romana становился все больше и все богаче; по мере того, как Галлия покрывалась сельскими виллами, как Сахара отступала под натиском оливок, как причалы Остии принимали по нескольку сотен тысяч тонн зерна в год, — этот приз становился все более и более сладким.

Гунны Атиллы были вовсе не обычные кочевники, которые живут довольно размеренной жизнью, мигрируют со своими стадами, как перелетные птицы, летом в одну сторону, зимой в другую, взаимодействуют с земледельцами, меняя на зерно молоко и мясо, — это был конгломерат народов, завоеванных гуннами и поставленных перед выбором: либо вы подыхаете, потому что у вас забрали еду и имущество, либо вы вместе с нами воюете и забираете еду и имущество у тех, у кого они еще есть, и этот конгломерат не мог бы существовать, если бы не существовало большого вместилища еды и имущества — Римской империи. Так грабители банков не могут существовать в отсутствие банковских сейфов.

Главная причина гибели Римской империи была в том, что она существовала. Патриархальный Рим времен его осады галлами не мог вызвать пансредиземноморское переселение грабителей и превращение целых народов в специализированных хищников, заточенных под разграбление первой глобальной экономики. Поведение этих хищников вовсе не максимизировало общее благо. Зато оно максимизировало добычу самих хищников.

Британская империя

Я нарочно начала эту статью с фразы, в которой читатель вряд ли учуял подвох. Перечтите, однако, ее еще раз. «Когда в начале XX века британские археологи начали раскопки в Ливии…»

Скажите, представляете ли вы себе раскопки в Ливии? Нынешней? Или времен Муамара Каддафи? Вот-вот. Раскопки велись в начале XX века. Британцами. Когда Британская империя — после Римской — снова правила миром и мир был снова глобальным.

Первенство в этом глобальном мире Британская империя получила благодаря случайному эволюционному фактору, а именно: размер ее налогов определял парламент, а не король, и это привело к уникальному в мировой истории сокращению государства до минимума.

Это важно понять: несмотря на то что названия стран «Великобритания» и «США» кажутся нам знакомыми, по устройству своему в XVIII—XIX веках они отличались от всех нынешних государств куда радикальнее, чем, скажем, Римская республика от Римской империи.

Роль государства в них была сведена к такому минимуму, который сейчас невероятен и непредставим. Британская империя выиграла войну за господство над океанами с Испанией не посредством государственных флотов; она выиграла эту войну посредством корсаров и приватиров.

У частных кораблей, понятно, было и частное вооружение: британские пушки производились на частных заводах, и, когда это привело к тотальной вырубке лесов, британские парламентарии с тоской нет-нет да и обсуждали: хорошо ли, что леса вырубаются оттого, что пускают их на уголь для пушек, которые потом продаются стратегическому врагу Испании? (Ответ: хорошо, государственные арсеналы Испании или России пушки стратегическим противникам не продавали, но в отсутствие конкуренции были не так прытки.)

Великобритания завоевывала мир посредством частных компаний, и не только Ост-Индской. Даже в начале XX века Африку осваивали частные компании Сесила Родса или Фредерика Лугара.

Восторженной идеологией этой золотой эпохи частного бизнеса был социальный дарвинизм; в Британской империи не было не то что системы соцобеспечения или пенсий. Даже полиции не было в Великобритании — до конца XVIII века, а в США федеральной полиции не было до конца XIX, даже убийство Линкольна расследовало частное агентство Ната Пинкертона. О том, чтобы иметь в собственности государства железную дорогу, телеграфную компанию или электрическую сеть, — об этом не могло быть и речи.

В результате к началу Первой мировой мир был кое в чем даже более глобален, чем сейчас.

На Лондонской бирже торговались бумаги 57 стран и колониальных правительств. Менее трети британских денег инвестировалось в саму Британию. Если взглянуть на период с 1865 по 1914 год — 45% ушло в США, Канаду и Австралию, 20% — в Латинскую Америку, 16% — в Азию, 13% в Африку, и только 6% — в Европу.

Более того, капитал инвестировался в более нищие страны, чем сейчас. В 1913-м 25% мирового капитала было инвестировано в страны, подушевой доход которых составлял менее 20% от подушевого дохода американца, в 1997-м эта цифра составляла 5%.

Как в IV веке н.э. Рим казался вечным — так в годы перед Первой мировой вечными и необратимыми казались глобализация и прогресс.

Русский банкир, польский еврей, перешедший в протестантизм, сторонник Герцля и крупный промышленник Иван Станиславович Блох написал в 1898 году книгу «Будущая война и ее последствия», в подготовке которой участвовали офицеры русского генерального штаба и других европейских армий. Авторы книги предсказывали появление протяженных фронтов, чудовищный рост военных расходов и приходили к выводу, что из-за технических достижений война невозможна, ибо окончится революцией и банкротством государств. То же самое вывели британцы Норман Агнелл и Генри Ноэл Брайсфорд: «In Europe the epoch of conquest is over», ибо«the richest country has the most to lose by war».

Война, как известно, все-таки разразилась.

Потому что кроме британской — частной — модели развития, основанной на частной инициативе собственников и на государстве, которое только обеспечивает правила игры, существовала и другая модель — германская. По сути, это была модель государственного капитализма.

По преимуществу это была модель догоняющего развития, когда монарх (реже — диктатор) пытался ускоренными темпами внедрить процветание, рынок и просвещение. Так были устроены Пруссия Фридриха Великого, Россия Петра Первого, Япония эпохи Мейдзи.

Ничего на первый взгляд плохого в этой модели не было, кое в чем, когда требовалась решительность государства, она даже превосходила англосаксонскую, но отличие ее было в том, что, защищая частную собственность и поощряя рыночную активность, государство все-таки хотело сохранить в своих руках столько рычагов, сколько возможно. И в то время, когда в Британской империи полицейские палили в чартистов, требовавших отмены имущественного ценза на выборах, Бисмарк ввел в Германии всеобщее избирательное право для мужчин и первую систему социального обеспечения.

Как и в случае Рима и гуннов, вторая модель в конечном итоге проигрывала первой — во всем, кроме войны. И было совершенно естественно, что германская государственная машина попыталась взять реванш над британской частной экономикой на том поле, на котором она могла претендовать на победу.

Германия не победила — но частная экономика проиграла. Современный мир является прямым следствием катастрофы под названием «1914 год». После Первой мировой война перестала быть частной: в отличие от Golden Hind Френсиса Дрейка, линкор не окупается.

Война остановила глобализацию мира и постепенное перерабатывание варварских его окраин в цивилизованные общества.

Война ввела всеобщее избирательное право, ибо кто воюет, тот и голосует, а воевали в Первой мировой все. Всеобщее избирательное право, в свою очередь, ведет к социализму. Свободная рыночная экономика, которая охраняет собственность, превратилась в welfare state, которое собственность распределяет.

Германская государственная машина, с ее всеобщим избирательным правом, системой социальных гарантий и дорогостоящим милитаризмом, проиграла Великобритании как государству, но уничтожила Великобританию как принцип.

Третья глобализация

Первая мировая война привела к возникновению СССР — страны, которая, по сути, вся была армией и задачей которой — как и задачей Атиллы — было уничтожение мира, с которым она боролась.

Однако СССР не смог уничтожить рыночную экономику. В 1991 году СССР окончательно пал, и так как в следующий, 1992 год произошла значительная либерализация экономик Китая и Индии, 1992-й может по праву считаться годом рождения новой глобальной экономики. Так сказать, версия 3.0.

За прошедшие 20 лет глобальная экономика сделала абсолютно невероятные шаги вперед. Мир стал един: великий океан мировой экономики омывает все страны, и к этому океану в любой момент любым способом может присоединиться любая страна: и крошечный Сингапур, и огромный Китай, и пиночетовское Чили, и демократическая Индия, и, присоединившись, они очень быстро увеличивают благосостояние своих граждан: в Сингапуре за 40 лет ВВП на душу населения вырос в 40 раз, в Китае политика компартии вытащила 400 млн человек из нищеты — самое большое обогащение за всю историю человечества в самое короткое время.

В каждой точке мира можно купить Nokia, в каждой кухне мира может стоять Siemens, каждый может пользоваться Facebook или Google, и глобализация дошла до того, что снимок, сделанный в чикагской клинике, отправляют на анализ в Индию, а заседания правлений корпораций и банков проводятся с помощью Conference call.

Знакомая картина. Со времени римских вилл в Ливии. И британских археологов там же, спустя 16 столетий.

У этой глобализации и сопутствующей ей невиданной свободы человеческого труда есть несколько недостатков.

Как и в случае с Римской империей, эти недостатки являются прямым следствием достоинств. Главной причиной, вызвавшей падение Римской империи, было то, что она была. Главным недостатком невиданного развития экономики является то, что благодаря невиданной производительности труда впервые в истории человечества небольшое трудящееся меньшинство может обеспечивать праздное большинство.

В истории человечества всегда было наоборот: 80—95% населения, уткнувшись в землю, пахали ее (по выражению Фруассара, похожие больше на скотов, чем на людей), еще сколько-то занималось ремеслом и торговлей, а небольшая кучка праздных людей воевала, руководила, писала стихи, служила мессы и объясняла, благодаря какому божественному или наследственному праву те, кто работает, должны содержать тех, кто бездельничает.

Работало и было бедным — большинство. Бездельничало и было богатым — меньшинство.

В нынешнем мире наоборот: и это касается двух категорий — как избирателей, так и целых стран.

Легко заметить, что далеко не все страны хотят влиться в великий океан экономики. Венесуэла, Боливия, Судан, Иран, Россия, Конго — власти этих стран отнюдь не спешат последовать путем Китая или Грузии, как гунны Атиллы не спешили учиться растить оливки.

Зачем? Власти этих стран прекрасно живут продажей сырья мирам свободной экономики. На эти деньги они могут себе купить «Мерседесы» и автоматы (которые иногда нужны, чтобы добыть сырье, особенно в Конго или Судане), а больше им незачем. В отличие от абсолютных монархов XVIII века, которые в условиях жесткого военного соревнования были вынуждены модернизировать экономику и поощрять рынок и средний класс, эти ни в чем таком не заинтересованы.

В изобильном мире завоевание им не угрожает: свободному миру дешевле платить любые деньги за нефть или колтан, чем воевать. Единственное, в чем заинтересованы власти этих стран, — это в уничтожении среднего класса, который получает деньги не от государства и не от экспорта сырья. Правда, еще надо объяснять населению своих стран, почему свободный мир — богаче, и объяснение стандартное: «Это они, неверные, нас ограбили».

Единственное условие существования этих стран — великий океан свободной экономики, который они так ненавидят. Какова цена нефти в цене микросхемы? Ответ: она нерелевантна. Если бы она была релевантна, никто не позволил бы людоедам и ублюдкам снимать ренту с сырья.

Так же как Pax Romana своим изобилием породил мутировавшие социальные организмы — орды варваров, специализировавшихся на грабеже империи, так глобальная экономика породила несколько десятков ублюдочных режимов, чьи верхушки живут за счет сырья, как Россия или Саудовская Аравия, или просто гуманитарной помощи, как Гаити или Палестина, и существование этих паразитирующих анклавов не так безобидно, как может показаться.

Вторая группа паразитов сидит на велфере внутри самой свободной экономики. 20% самых высокооплачиваемых британцев зарабатывают 79 тыс. фунтов в год и получают на руки, после уплаты налогов, 60 тыс. фунтов. 20% самых бедных британцев зарабатывают 5 тыс. фунтов в год и получают, после выплаты всех пособий, 15 тыс. фунтов. 16-кратная разница сокращается до четырехкратной. В изобильном мире всеобщего голосования и всеобщего благосостояния отнюдь не богатые паразитируют на бедных; те, кто не работает, паразитируют на тех, кто работает.

И та, и другая группы паразитов — и страны-паразиты, и избиратели-паразиты — казались бы безобидными, если бы не их идеология. И те и другие, как гунны Атиллы, полагают, что им все должны и перед ними все виноваты.

И это не было бы бедой, если бы воззрения паразитов встречали крепкий отпор. Увы: ни один политик при всеобщем избирательном праве не осмелится хамить паразитам внутренним; и ни один лидер страны, которой война невыгодна, не будет хамить паразитам международным.

Недавно Гюнтер Грасс опубликовал замечательное стихотворение о том, что, в случае если Израиль нанесет удар по Ирану, виноват будет Израиль. Это стихотворение, прекрасно иллюстрирующее настрой современной леволиберальной идеологии (ставшей идеологией бюрократии) по отношению ко всему происходящему в мире. «Преступник — не тот, кто творит зло. Кто творит зло — тот несчастный, ему надо помочь, с ним надо вести переговоры, добиваться компромиссов. Преступник — тот, кто против зла борется». Следует ли говорить, что эта идеология устраивает современных гуннов?

Человеческая история не обязательно обречена на повторение. Однако Римская империя исчезла, и виллы, рассыпанные по долинам рек, на тысячу лет сменились замками, стоящими на вершинах гор. И главной причиной ее гибели было само ее процветание, и те, кто ее уничтожил, вовсе не хотели ее разрушать — они просто хотели на ней паразитировать.