Михаил Хазин разъясняет текущую ситуацию в экономике:

Перспектива развития ситуации в США и Западной Европе уже более или менее понятна: на протяжение 5-6 лет структурный спад, а затем долгосрочная («величайшая») депрессия, связанная с тем, что на фоне крайне низкого спроса не будет иметь никакого смысла инвестиционный процесс.

И вот тут нужно некоторые детали подробно разъяснить.

Как нам объяснил на Петербургском экономическом форуме Верховный главнокомандующий, прошло время виртуальных активов и начинается время активов реальных. Но что это значит? А вот что.

Дело в том, что вся современная производственная инфраструктура рассчитана на довольно высокий спрос. А он не просто упадёт, он упадёт весьма и весьма значительно (для США и стран Западной Европы — на 55-60%). Причины этого детально объяснены в «Воспоминаниях о будущем», так что останавливаться на этом я сегодня не буду, но что это значит для конкретных предприятий?

А это значит, что работать они нормально не смогут. Дело в том, что вся система их обеспечения (от подготовки кадров до логистики и системы страхования) построена именно в расчёте на высокий спрос. И даже если более или менее близких предприятий достаточно много, то есть, теоретически, можно было бы просто половину их закрыть, всё равно, система их обеспечения будет пожирать достаточно большие деньги. Поскольку рассчитана на высокий уровень разделения труда.

И это значит, что те предприятия, которые останутся, не смогут существенно сократить себестоимость производства. То есть — станут нерентабельными.

И чем сложнее и качественнее предприятия (то есть чем более современные технологии они используют), тем сложнее им будет. Очень условно, если бы у нас сейчас было бы производство «Жигулей», то, может быть, они бы и продавались. Но уже «Рено Логан» для современных граждан России становится дорогим товаром, поскольку общий уровень доходов упал. А те, кто может купить «роллс- ройс», не сможет профинансировать его производство в России, поскольку производить 2-3 машины в год уж точно нерентабельно.

В результате, предприятия, может быть, и останутся, но будут достаточно быстро примитивизироваться, для производства простых и доступных вещей, но в более или менее приличных масштабах. Инвестиции в новое производство при этом будет делать нужно, но они пойдут только под конкретный гарантированный спрос и будут минимальны.

Если мы посмотрим на сегодняшний, современный мир, то увидим, что большая часть активов — это активы финансовые. Понятно, почему их так много: и спрос с 1981 года непрерывно рос, и учитывался он всё дальше и дальше по времени. Так что выпущенные под него новые ценные бумаги имели смысл. Ну а дальше — бумаги вторичные, третичные и так далее, под которые можно было осуществлять эмиссию.

В условиях непрерывного спада такие бумаги будут или сразу становиться мусором, или постепенно, но новые выпускать уже смысла не будет никакого: весь ещё существующий спрос окажется покрыт уже выпущенными бумагами, подчас в два-три, а то и больше раз. И, соответственно, эмиссионный процесс на время умрёт — просто не под чего будет новые бумаги выпускать.

И это значит, что современный капитал постепенно будет умирать.

Вот в этом и состоит процесс современного кризиса: в «сжигании» финансового капитала. И пока он не сгорит весь, кризис не остановится — собственно, именно эта ликвидация виртуального, финансового капитала и будет составлять основу происходящих в финансовой сфере кризисных процессов.

Но при этом люди-то останутся, они должны есть и пить, одеваться и где-то жить, и производство этого «всего» тоже требует денег. Откуда их взять?

Понятно, что современные финансовые институты работать при этом не смогут: они не умеют работать непосредственно со спросом, то есть с реальным сектором. Да и обанкротятся они в большинстве своём. Но какие-то маленькие (на нынешнем фоне) кредитные институты останутся — и они будут потихонечку кредитовать оставшийся реальный сектор.

Но это будут другие институты, и работать в них будут другие лица, современная банковская теория работать в таких условиях не будет. И выдаваться эти кредиты будут как в XIX веке, под залог реальных активов. Вот только стоить эти активы будут, по сравнению с нынешними масштабами, копейки, поскольку у них будет очень низкая прибыль.

А единственной ценностью станет земля. Просто ничего сравнимого не будет, предприятия будут работать на грани себестоимости (а то и за гранью, с господдержкой), финансовые активы будут скомпрометированы на десятилетия, капитализировать будет нечего.

И вот тут начинается самое интересное, поскольку владельцы земли — это в Западной Европе старая аристократия.

Отметим, что для России это модель не работает, у нас земля, скорее всего, вернётся в полную государственную собственность. А вот для Западной Европы — вполне. Но это значит, что именно в этом регионе (и только в нём!) произойдёт принципиальный переход власти от финансовой олигархии, которая рулит сейчас, к старой земельной аристократии. Минуя даже крупных промышленников, которые много десятилетий контролировали, скажем, Германию (до прихода финансистов).

В США, скажем, такой социальной страты вообще нет. А вот в Западной Европе — есть, и поэтому, если мы хотим выстраивать с этим регионом отношения (а нам это придётся делать), то мы должны понять, как с ней работать и, быть может, даже как ей помочь, потому что никаких концепций управления в новых условий у неё нет.

Это я не просто так говорю, поскольку знаю. Ну и объективно — теории-то соответствующей в Западном мире нет. Она на сегодня есть только у нас.

Отметим, что все попытки построить соответствующую страту у нас (этим занимаются пресловутые «царебожники») обречены на поражение. Мы сможем только достаточно пошло повторить западноевропейские образцы, причём они же и будут этим процессом управлять. Со всеми для нас от этого неприятностями. А вырастить земельную аристократию — это нужно лет 200-300 как минимум в рамках чисто феодальных отношений, такого быть просто не может.

Отметим, что и в Западной Европе эта ситуация продлится от силы несколько десятилетий, но будущий экономический подъём начнётся как раз в период политического господства аристократической страты, и это тоже нужно учитывать.

Но мы-то можем начать рост уже сейчас — так что у нас и необходимости нет её выращивать. А там — она просто уже есть!

Поэтому, я считаю, что если мы хотим добрых отношений с Западной Европой, то нам нужно выстраивать отношения как раз с аристократией. Сегодня мы им нужны — поскольку и теорией владеем (а им нужно учить их детей), и можем им помочь в борьбе с собственными либералами, либералами американскими, да и Лондоном (Иудейским глобальным проектом), который сейчас активно борется с Ватиканом. Который координирует процесс восстановления старой аристократии.

Отметим, что одна попытка вернуть старую земельную аристократию к власти в Европе уже была, и она приобрела яркие фашистские черты (Гитлер). Это было совершенно не обязательно, и ещё одна причина, по которой нам нужно аристократии помочь — состоит как раз в том, что мы не должны допустить возрождения пещерного национализма.

Да, Ватикан нам не друг (он никому не друг), но он враг нашего главного врага («Западного» глобального проекта, либерального глобализма), и поэтому на интервале нескольких десятилетий у нас есть о чём с ним договариваться.

Так что я считаю, что тема для обсуждения не просто есть, а уже активнейшим образом напрашивается. И опускать этот момент нельзя, иначе мы опять можем столкнуться с реинкарнацией Гитлера.