Период с 20 по 31 мая время прибытия в Заполярье перелётной птицы. Все охотники ждут это время как иные первопрестольный праздник. Перелетных пернатых всех видов, отрядов и подотрядов — великое множество. Но главный объект охоты — это, конечно же, его величество гусь! К этому вожделенному дню охотники готовятся целый год, то есть сразу же после окончания охотничьего сезона, начинается подготовка к следующему.

1964 год. Уже десять месяцев как я обрёл статус северянина-полярника. Живу и тружусь в поселке (теперь уже город) Певек — райцентре Чаунского района, Чукотского АО.

В то давно прошедшее и успевшее стать легендарным время, на Чукотке работали просто люди. Их называли просто северяне, не зависимо от национальности, цвета кожи, вероисповедания и прочих признаков, ставших ныне чуть ли не оценочным инструментом, а часто и оружием в руках политиканов всех мастей и калибров. Это теперь вдруг стали выяснять, чей пращур, чем занимался, кому служил и каких был кровей. Тогда же это были просто сильные, мужественные, не лишенные амбиций и здравого патриотизма люди. Впрочем, сирые да убогие душой и характером людишки, долго на Крайнем Севере, не говоря уже о Заполярье, не задерживались, «линяли» при первой же возможности. Подобный естественный отбор очищал ряды северян и делал их особым сообществом, где каждый мог положиться на каждого и быть уверенным, что не зависимо от степени знакомства, дружбы, родства, национальности и прочего, северянин всегда придет северянину на помощь, при этом, не ожидая особой благодарности. Таков был не писаный закон СЕВЕРА!

С июля 1963 года, я был назначен директором только что начавшейся строительством детской музыкальной школы. Стройка была не легитимной, как теперь выразились бы, потому все физические и юридические лица помогали, чем могли. Официально — строился деревянный двухэтажный, четырехквартирный жилой дом. Мне удалось как-то организовать поток общественных усилий и дети поселка Певек получили к 1 сентября 1963 года маленькое, но уютное здание, где была размещена детская музыкальная школа, и где дети учились игре на фортепиано, баяне, аккордеоне.

В награду за усердие и успехи в строительстве упомянутой детской музыкальной школы, председатель Чаунского райисполкома Алексей Михайлович Дубров пригласил меня в свою «свиту» на весеннюю гусиную охоту. Не знаю, какова была честь этого приглашения, я по молодости как- то не задумывался над этой категорией, зато восторженная радость от возможности не только побывать, но и участвовать в охоте на гусей, была несказанной. Вооружен я был одноствольным ижачком 12 калибра, подаренным мне дядей в конце 40-х годов. Конечно, в «компании» зауэров, меркелей, ремингтонов, винчестеров и прочих фирмачей, моя «дудорга» выглядела дворняжкой, как, впрочем, и я сам. Все охотники с ног до головы были упакованы в натуральные меха, сшитые специально для охоты в условиях Заполярья: на ногах настоящие чукчанские торбаса, на плечах камлейки из оленьего меха и т.д. Я же в какой-то ширпотребной, абсолютно безродной куртейке и резиновых ботфортах. Что поделаешь: чого не маю, того нема.

Отвлекаясь, скажу, что на Чукотке весь трудовой люд к заработной плате получал районный коэффициент — 2, то есть, если оклад на «материке» составлял, например, 100 рублей, то на Чукотке выплачивалось 200 рублей. Но, как всегда, исключение составляли работники бюджетной сферы, которые финансировались по остаточному принципу. Это значит, что остатки от «стола» других, распределялись между учителями, врачами, работниками культуры и т.д. Странно и не понятно это было. Ведь когда по погодным условиям наступали актированные дни, и никто нос за дверь не казал, врачи обязаны были хоть на четвереньках, хоть ползком пластаясь под напором жуткой пурги прибыть к больному. А платили ему, словно он жил и работал в комфортных условиях и дышал другим воздухом.

Эта система оплаты была ноу-хау «двора» Никиты Сергеевича Хрущева, тогдашнего Генсека ЦК КПСС. Таким образом, при моей зарплате директора школы в 82р.50 копеек в месяц и это вместе с 0,5 ставки преподавателя и районным коэффициентом, я не имел ни малейшей возможности приобрести приличное ружьё и достойную экипировку. За неделю до начала охоты, мне предложили внести в общий «котел» 50 руб. Сумма для меня значительная, но чтобы не ударить в грязь лицом, я занял эту сумму и внес. За оставшееся время мне удалось зарядить около ста патронов. Но когда я похвастался своим боезапасом, это никого не впечатлило, ибо все имели не менее чем по 200 зарядов. Прикинув, что на мою одностволку приходится зарядов столько же, сколько у коллег на два ствола, я успокоился.

В назначенный срок все охотники собрались у гаража РИКа и без задержки отправились на вездеходе ГАЗ-47 к месту назначения — берегу Чаунской губы в районе устья реки Чаун.

Добрались до места и, первым делом, «с прибытием». А

как же, от веку так заведено и не нам нарушать сей святой порядок! Находясь в полном безнадзорстве, мужички-охотнички, в первую очередь, утолили охоту на «змия». Боролись с ним проклятущим по полной программе… Но «отвязаться» дело не хитрое. Куда сложней удержаться в этом очаровательном состоянии. А поскольку «тормоза» вместе с «надзором» находятся на совершенно безопасном расстоянии, то чем активней борьба с этим всенародным хобби, тем быстрей наступает умиротворенное состояние «борцов» и ничто не нарушает первозданную тишину тундры, кроме могучего храпа, притомившейся сильной половины человечества. Охотничий сон сколь крепок, столь же скор и чуток, потому как подсознательно охотнички, все-таки, заряжены на охоту, которую целый год ждали как любовное свидание. Первый гогот гуся — тут же все «в ружьё», а просыпаться будут уж потом. Но какова бы ни была ситуация, все же по махонькой принять здоровья для, всегда успевается.

Дислокация была определена заранее, ещё до того как «зарегистрировали» прибытие. Мне достался полностью декольтированный, т.е. без единой травинки, мысок похожий на насыпной гравийный вал, куда я и отправился. Вал этот был высотой более моего роста и поэтому хорошо защищал меня от хронического морского сквозняка. Выбрав относительно ровную площадку, я постелил клеёнку, на неё сыромятную оленью шкуру мехом вверх и, устроившись поудобней, стал наблюдать залив Чаунской губы. Там, кроме огромного количества причудливых форм льдин, хороводивших по всему заливу, да чаек, катавшихся на них словно на прогулке, ничего особенного не происходило. Вот плывет медленно и важно, демонстрируя как на подиуме свою неповторимость, ледяной гриб. На тонкой ножке громадная шляпа, отливая то синевой, то бирюзой так и выговаривает: «спешите запечатлеть мой эксклюзивный шарм! Где ещё сыщешь подобное?». На «шляпе», словно на палубе, чинно восседают бакланы, будто заслужившие своим горлопанством и прожорливостью отдохновение и прогулку. А вот первобытная галера, сплошь усеянная разношерстными пассажирами: одни сидят, другие лежат, третьи стоят, некоторые деловито прохаживаются, сгоняя с места более мелкородную публику.

Бесконечное разнообразие ледяных изваяний завораживает, будит воображение. Вон медленно движется какая-то каланча, а на ней дозорные, озирают округу. А вот, ни дать, ми взять, крепостная стена с башнями и бойницами. Чуть в стороне от башни, фантастической формы ажурный мост, по которому с надменным видом и важно вышагивают бакланы, словно часовые. Сказочное наваждение и только!

Вдруг гриб со шляпой столкнулся с какой-то бесформенной ледяной глыбой, не пожелавшей уступить дорогу, и катастрофа взорвала залив. Шляпа с грохотом сверзилась с головы гриба. Чайки, бакланы и прочая крылатая живность взлетела, учинив невероятный скандал. С морских глубин на место недавнего гриба с шумом вырвалась другая льдина совершенно новых форм…

Скандал прекратился так же внезапно, как и разразился. Птицы уселись на льдинах, волна на воде успокоилась, и парад-шоу ледяных фигур с пассажирами продолжился.

Вдруг в восстановившейся тишине, до боли знакомое с девства, а теперь и будоражащее — го-го-го, го-го-го. С того же детства мне было известно, что гуси и вода почти не разделимы. Что гуси должны быть или на берегу или на воде. Но сколько я не таращился, гусей не было, ни на берегу, ни на воде, ни в небе. А она, зловредная птица, всё го-го-го да го- го-го! С ума можно соскочить. Наконец сообразил: ветерок- то тянет из-за мыска и это он несет гусиную болтовню.
Осторожно, по-пластунски я полез на гребень мыска и только высунулся… Мать честная! В 30-40 метрах от меня, на полянке у берега, видимо-невидимо гусей — пасутся. От волнения я не сполз, а прямо стек с гребня мыска вниз. Сердечко заколотилось, ручонки задрожали… Короче, тот случай, когда «в зобу дыхание сперло». Малость успокоившись, я осторожно взвёл курок и снова выглянул. Гуси там же. У меня, ведь, ствол один, значит и выстрел один. Вспомнил, что когда-то в горах Кыргызстана, я на спор, жаканом, на расстоянии около 70 метров, из этого же ружьишка разбивал спичечную коробку. Тут, как ни как, дробь — 00, да и гусь будет покрупнее спичечного коробка, авось не промахнусь. Этот вывод ободрил. Я по своему вкусу и разумению выбрал самого красивого и самого крупного гуся, старательно прицелился и, затаив дыхание, нажал на спусковой крючок. В мгновение ока, стая с криком взмыла, а самый красивый остался, сраженный наповал.

Вместе со стаей почти взлетел и я! Как же?! Первый в жизни выстрел по дикому гусю и такой удачный, это, во- первых. Во-вторых, первый в жизни гусь, добытый при таком скоплении свидетелей! Кто я? Молодец, как минимум, а то и герой текущего момента.

Ох, если бы этот герой слышал эпитеты, летевшие в его адрес со стороны сидевших в скрадках охотников, мало бы не показалось!

Я, тем временем, вприпрыжку несся к своему трофею. Схватив гуся, поднял его над головой, как бы говоря всем: «смотрите какой я умелый охотник! Вот как нужно стрелять!». Переполненный чувством собственной значимости, бодро и самоуверенно шагаю в сторону своей засады. Ну что произошло? Все охотники, закинув ружья за плечи, понуро тянулись к вездеходу. Почуяв что-то не ладное, я тоже пошел туда.

Когда я подошел с убиенным гусем, Алексей Михайлович взял его, деловито осмотрел и констатировал: «всего одна дробина и то в голову бедолаги». Потом посмотрел на меня и без всякой злобы или иронии, тоном учителя спросил:
— Что за птицу угробил, знаешь хоть?
— Гу-усь, вроде бы — растерянно промямлил я.
— Гусь-то гусь, понятно, что не заяц. А какой гусь? — допытывался Дубров.

Ну, так, гусь он и в Африке гусь, Алексей Михайлович. Есть домашний, есть дикий… Этот уж точно не домашний.

Я был искренен, потому как все мои познания о гусях сводились именно к понятию: домашний и дикий. Ну, какие же домашние гуси могут быт за Полярным кругом, да ещё и в тундре на берегу Ледовитого океана? Значит дикий!

Так, товарищ охотник, дикие гуси, которые прилетают в нашу тундру на гнездовье, бывают: гуменник, серый, казарка, казарка краснозобая, пискулька, канадский белый и т.д. Охота разрешена только на серого гуся и гуменника. Все остальные под запретом. А ты, как раз, и грохнул белого канадского, да ещё и при всем честном народе, при председателе районного охотобщества, он же и председатель Чаунского РИКа. Негоже это! Значит так: гуся в котел, с браконьера штраф 50 рублей. Штраф заплатишь в Певеке, квитанцию мне. На первый раз, учитывая обстоятельства, протокол составлять не будем — заключил Алексей Михайлович.

Мужики в два счёта ощипали гуся, освежевали и сунули в котёл. Пока гусь варился, а варится он долго, хмурые мужики в порядке разминки пропустили по махонькой, потом но другой. Наконец, лица их просветлели, глубокомысленные морщины разгладились, и они стали более разговорчивыми.

— Ты что, первый раз, что ли на гуся-то?
— Да, первый — ответил я.
— Так что же не спросил что к чему? А так ты и нам зорьку перебил, и сам на полста залетел.

Так, разбавляя советы и претензии «граммульками», охотники дотянули до готовности гусиного шулюма. Я был уверен, что после «регистрации» прибытия и скорого утреннего похмелья, «погребок» иссяк. Куда там! Оказывается, после «с прибытием», следует для аппетиту и души ублажения — «с полем», а потом, перед дорогой домой — на «посошок». Так что, к готовности гуся мужики уже ублажили свои душеньки и она у них удобрилась. По этой причине они то ли забыли, то ли простили мой охотничий проступок, сорвавший их планы на добычу, и набухали мне полкружки старки.

— Так положено, — начал Алексей Михайлович, закончив разделку гуся, — одну ножку тому, кто наполнил котел дичью, значит, удачливому браконьеру. Другую ножку старшему охотнику, значит мне, остальное – по-братски. Ну, с полем!

Я осилил половину налитого и принялся за ножку, ставшей мне в 50 рублей — цена, по тем временам, фантастическая, да плюс моральный ущерб, связанный с публичным выяснением моего охотничьего невежества…

— Хоть и канадский, а вкусный, черт бы его побрал, — заметил кто-то.
— А это потому, что запрещенный, — добавил другой.
— Да нет. Вкусен он потому, что стоит целых полста рублей — уточнил третий.

— Ладно, зубоскалить хлопцы, — пресек Алексей Михайлович, — а ты не переживай. По обычаю в любом случае первый гусь идет в общий котел. Потом тебе его вернут, из охотничьего котла. Тут кто-то заметил, что я не допил. «С полем нужно до дна» — зашумели опять, захорошевшие охотнички.

— Не могу, а то, не дай бог, по пьяни ещё какого иностранца завалю. Тогда сразу в зону, благо она где-то рядом. Так что, звиняйте казаки, — не могу.

Все загоготали.

— Михалыч, а хлопец-то ничего. Шутит, значит, не падает духом, это по-нашенски. Но ты не тушуйся, до следующей зорьки ещё о-го-го, сто раз успеешь протрезветь.

На самом же деле я, конечно, был расстроен. Охота вместе с боеприпасами, взносом и штрафом, обошлась мне почти в двухмесячную зарплату.

— Хорош, хлопцы — опять вмешался Дубров — закон Чукотки: кто, сколько хочет, тот столько наливает и пьёт. А на следующую зорьку, новобранец пойдет со мной. Главное стрелять умеет, а остальное приложится. А теперь, братцы, «тихий час».

Все разбрелись соснуть перед следующей зорькой. Кто в палатку влез, кто в вездеход, а другие упали прямо на мягкий как перина тундровый мох.

После отдыха, без всяких похмелок попили крепкого чаю и разошлись по своим местам. Я пошел с Алексеем Михайловичем. Как только разместились в его скрадке, Алексей Михайлович поспешил успокоить меня.

— Ты особо-то не горюй. Во-первых, платить штраф не надо. Это я так, что бы другим неповадно было. Во-вторых, внимательно следи за горизонтом. Теперь, думаю, ты запомнил каков белый гусь. Гусь-пискулька меньше всех других гусей, он чуть больше утки, а когда летит, попискивает, потому и пискулька. Краснозобая казарка здесь редкость, но попадается. Если появится — покажу, а пока будь внимателен.

Всё время пока Алексей Михайлович просвещал меня по поводу пернатой фауны Чукотки, он попутно объяснял, как целиться в проходящего, налетающего, уходящего гуся. Как определить убойное расстояние. Что лучше бить под перо уходящего гуся, чем в перо налетающего, поскольку пробить перо весеннего гуся очень трудно и т.д. Почти всю зорьку стрелял только Алексей Михайлович. Мне же оставалось наблюдать за тем, как мастерски он это делает.

— Ну вот. Ещё одну другую зорьку посидишь со мной и можешь идти на самостоятельную.

Лет гуся уже прекратился и, только мы собрались идти к палатке, как, откуда не возьмись, выруливают прямо на нас пара гуменников. Алексей Михайлович, что-то замешкался, разбираясь с ружейным ремнем, и кричит мне: «да стреляй же!». Второпях, на вскид, а точнее наугад, я пальнул в след уходящей паре и… О чудо! Падают оба гуся! Дубров удивленно посмотрел на меня и, помолчав, спрашивает: «ты всегда так будешь стрелять»?

— Случайность, Алексей Михайлович.
— Добрая случайность! Молодец!

Конечно же, это была случайность, хотя и добрая. Тем не менее, на следующую зорьку Алексей Михайлович отправил меня на тот злосчастный мысок. Но охота, к большому и всеобщему сожалению не состоялась. С моря потянул туман, да такой густой, что в пяти шагах ничего не видно. Потом разгулялась пурга, и нам ничего не оставалось, как спешно собираться домой. А посошок, однако, мы учинили, правда, уже в вездеходе. А как же? Традиция она на то и традиция, что бы блюсти её.