Американская история укладывается в столь небольшое количество поколений, что древность оказывается поразительно близка. Молодой Рэй Брэдбери был современником Эдгара Берроуза. А Берроуз был сыном отставного офицера американской Гражданской войны, современника Эдгара По. Как поразительно коротка эта цепочка — всего два-три поколения, неполный век…

Мы все — машины времени. Вот почему всю свою жизнь я нахожусь под очарованием стариков. Потому что я знаю: вот сейчас нажму его потайную кнопку и окажусь в 1900 году. Или на Гражданской войне… А в детстве я встречал ветеранов Гражданской войны!
Рэй Брэдбери

Но ведь Рэй Брэдбери — наш современник. Он врос в эту временную цепочку, добавил к ней свое звено, стал еще одной живой машиной времени, которая связывает нас с легендарным ныне миром пионеров журнальной фантастики — Хьюго Гернсбеком, Абрахамом Мерритом, «Доком» Смитом, Джоном Кэмпбеллом…

Одна жизнь — между легендой и современностью. Это кажется немыслимым. Невозможным. Брэдбери был прав: люди — это живые машины времени.

Брэдбери под одной обложкой с Лавкрафтом и Говардом

1.

Рэй Дуглас Брэдбери родился 22 августа 1920 года в Уокигане, штат Иллинойс. Связь с американской древностью Рэю была обеспечена: английские предки его отца обосновались на новом континенте ещё в 1630 году. Мать Рэя была по национальности шведкой, так что по материнской линии он вполне мог считать себя потомком викингов. С матерью у мальчика всегда было полное взаимопонимание. Отец, напротив, держал сына на некотором расстоянии. Позже, уже когда Рэй повзрослеет, их отношения наладятся, и тогда в сборнике «Лекарство от меланхолии» появится необычное посвящение: «Моему папе, чья любовь, хоть и столь запоздалая, так радостно меня удивила».

Радостное удивление — пожалуй, именно этими словами можно описать вкус многих произведений Брэдбери о детстве. Кажется, что Рэй никогда не переставал играть с этим миром. Но его воображение будоражили и детские страхи. В раннем автобиографическом эссе он писал:

Среди моих первых воспоминаний есть и такие: я поднимаюсь ночью по лестнице и вижу мерзкое чудовище, поджидающее меня на предпоследней ступеньке. Я вскрикиваю и бегу изо всех сил к маме. Затем мы поднимаемся по лестнице вместе с ней. Чудовище неизменно прячется. Маме так ни разу и не удалось его увидеть. Временами мне было даже обидно, что ей не хватает воображения… Все первые десять лет моей жизни призраки, скелеты и прочие детские страхи постоянно квартировали в моей голове.

Маленький босой Рэй с проницательным взглядом

Но в этой голове квартировали не только детские страшилки — с самого раннего детства у Рэя была неодолимая тяга к волшебному вымыслу. Он с упоением слушал, как мама читала ему «Волшебника страны Оз», и с таким же восторгом внимал тётушке, которая сказкам предпочитала рассказы Эдгара По. Взрослые брали мальчика с собой в кино, где он смотрел «Призрака оперы» и «Затерянный мир». Однажды он попал на выступление знаменитого иллюзиониста Блэкстона. Магия произвела на Рэя совершенно неизгладимое впечатление. Он захотел стать фокусником.

В 1928 году (который через много лет станет волшебным годом «Вина из одуванчиков») мир восьмилетнего Рэя перевернулся раз и навсегда: совершенно случайно к нему в руки попал номер Amazing Stories Quarterly — толстого ежеквартального журнала фантастики. Это было бумажное сокровище, преисполненное магии. На ярко-жёлтой обложке гигантские, больше двух метров ростом, красные муравьи преследовали человека. Какой мальчишка смог бы спокойно смотреть на такое? Обложка обещала невероятные приключения. От неё веяло именно тем, что стало едва ли не главным достоинством ранней журнальной фантастики, — ощущением Чуда. Восторг перед чудом был сильнее страха перед чудовищами. Точнее, чудовища сами становились частью волшебства, пронизывающего мир…

Как будто фрагменты сложной головоломки, щёлкнув, встали на свои места, и с этого момента жизнь Рэя пошла в строго предопределённом направлении. Впрочем, пока он об этом не догадывался.

Но маховик его судьбы уже разгонялся. В 1932 году бедствия Великой депрессии сорвали семью Брэдбери с места. Из Иллинойса они переехали в Аризону. За день до отъезда Рэй снова попал под действие магии. Мистер Электрико, иллюзионист из бродячего цирка, разбившего шатры на берегу озера Мичиган, сказал мальчику, что узнаёт в нём старого друга, который погиб в 1918 году в Арденнах. По словам мага, Рэй унаследовал душу его приятеля. Это было не на представлении, фокусник просто разговаривал с мальчиком.

Почему он сказал это? Не знаю. Может быть, он увидел во мне готовность принять какую-то новую судьбу? Откуда мне знать… Но я помню, что он сказал мне «Живи вечно» — и подарил мне моё будущее, а заодно и моё прошлое — много лет жизни до того дня, когда его друг погиб во Франции…

Сам Брэдбери был уверен, что начал писать именно благодаря встрече с Мистером Электрико. Почему бы нам не поверить ему?

В Аризоне Рэя ждал настоящий клад: один из местных ребят собрал целый ящик журналов фантастики, и Рэй прочитал их все. Истории о Тарзане и марсианские эпопеи Эдгара Райса Берроуза настолько потрясли его воображение, что он, не в силах преодолеть жажду новых приключений, принялся творить их сам. Тем летом его настоящей Машиной Чудес стала игрушечная пишущая машинка, у которой были одни только заглавные буквы.

Ещё двумя годами позже, в 1934-м, судьба и Великая депрессия перенесли его семью в Лос-Анджелес. К этому времени Рэй превратился в полноватого очкарика, традиционного школьного изгоя, которого сверстники никогда не звали играть в бейсбол. Что ему оставалось? Только чтение. И фантастические рассказы, порождённые собственным воображением.

2.

Восемь десятилетий спустя он оставался таким же толстячком в очках, с по-детски чистой и не по-детски печальной улыбкой. В 1950 году он написал: «Никто не может постареть, пока не осознает вполне, насколько он одинок в этом мире». Ещё через полстолетия станет ясно, что сам он этого так вполне и не осознал.

Тогда, в середине 1930-х годов, он лишь начинал чувствовать одиночество, но был не в силах его осознать. Это было нелёгкое чувство. Он, открытый для чудес, погибал в повседневности. Мама понимала его, но удивляться чудесам не могла — ей по-прежнему не дано было видеть чудовищ, засевших на предпоследней ступеньке ночной лестницы.

Возможно, со временем Рэй тоже научился бы не обращать на них внимания, забросил бы журналы и стал бы обычным работягой. К тому шло, и к тому бы пришло, если бы рок не продолжал раскручивать свой маховик. Если бы не чудеса.

В 1930-е любой сказал бы, что слева — звезда радио Джордж Бёрнс, а справа — какой-то неуклюжий очкарик

В Калифорнии было возможно всё. Однажды Рэй заехал на роликах в Голливуд и приехал домой в лимузине бывшей кинозвезды и будущей королевы голливудских сплетен Луэллы Парсонс. А вот 13-летний Брэдбери стоит рядом с Джорджем Бёрнсом, в прошлом популярным радиоведущим, а в будущем — известным актёром и лауреатом «Оскара». Рэй всегда был там — в неуловимом промежутке между прошлым и будущим, и никогда не терял способности охватить взглядом и то, что уже было, и то, что ещё не сбылось.

Мультфильм по Брэдбери

В первых числах сентября 1937 года Брэдбери случайно познакомился в букинистическом магазине с каким-то парнем, который обратил внимание на его страсть к фантастическим журналам и пригласил… куда? Не может быть. Он пригласил Рэя на очередное ежемесячное заседание местного отделения Научно-Фантастической Лиги.

Брэдбери пережил то потрясение, которое примерно тогда же обрушилось на нью-йоркского любителя фантастики Фредерика Пола и на сотни (всего сотни — на всю страну) других читателей НФ: он, неудачник, заблудившийся в воображаемых мирах, нашёл таких же, как он, единомышленников — и нашёл их в совершенно реальном, вещественном, повседневном мире! Не может быть. Во-первых, чудес не бывает. Во-вторых, попробуйте-ка повторить это ещё раз — после такого несомненного чуда!

5 сентября 1937 года Рэй Брэдбери наконец вышел на скоростное шоссе, по которому его судьба рванула вперёд — без светофоров и остановок на дозаправку. Именно на том заседании кто-то вручил ему первый номер самодеятельного клубного журнала Imagination (отпечатанного на машинке, размноженного на ротаторе и пробитого у корешка тремя скрепками), где были опубликованы рассказы и статьи членов Лиги. Брэдбери вдруг осознал, что в таком журнале могли бы публиковаться и его рассказы. Предложить их в настоящий журнал он бы не осмелился, но в такой — почему бы и нет?

Его первая фэнская публикация состоялась уже через четыре месяца: в январе 1938 года в очередном выпуске Imagination появился рассказ «Дилемма Холлербокена». Рассказ был снабжён всеми недостатками любительской прозы, но как минимум сюжетная идея была свежа: герой накопил невероятное количество энергии благодаря тому, что сумел «остановиться во времени», и эта энергия должна была немедленно высвободиться, если бы он снова начал «двигаться».

Три года спустя на поразительно похожей идее построит первый рассказ из своего «оружейного» цикла Альфред Ван Вогт — профессиональный писатель и один из любимцев Джона Кэмпбелла. Было что-то? Или?.. Как бы то ни было, фантастический мир оставался невероятно тесен.

Но Брэдбери был в этом мире пока что почти никем. Он был шутом. Джокером. Записным остряком, который хохмил в журналах, на встречах, на улице, всегда и по любому поводу. Он бурно общался. Он рассылал юморески и заметки во все любительские журналы, до которых мог дотянуться. «Но под всем этим неуправляемым весельем, — писал спустя всего лишь пять лет его близкий друг Брюс Йерке, — скрывалось глубокое понимание человеческой природы, и уже видны были зарубки, оставленные временем…»

Тогда же клубная жизнь познакомила Брэдбери и с некоторыми писателями-профессионалами из Лос-Анджелеса. На заседания Лиги приходили Генри Каттнер, Артур Барнс, Ли Брэккет, Роберт Хайнлайн. Улыбчивый молодой человек, энергичный и ненасытно жаждущий общения, временами пугал их своей импульсивностью, а уж бесконечными расспросами о том, как стать профессиональным и успешным писателем, мог довести просто до белого каления.

К тому времени он как раз закончил школу и принялся искать, чем заняться во взрослой жизни. Театр? Графика? Литература? Юморески вскоре перестали его устраивать, и он перешёл к более серьёзным формам. Но любительские журналы, привыкшие получать от Брэдбери лёгкие хохмы, такие его рассказы брали не слишком-то охотно. Рэй прекрасно знал, что фэнзины испытывают дефицит материалов, и отказам сначала удивлялся, а затем начал с обидой подозревать чуть ли не заговор. Но из этой ситуации выход был найден — летом 1939 года Брэдбери выпустил первый номер своего собственного фэнзина Futuria Fantasia. В этом журнале ему, как правило, не отказывали.

3.

С подготовкой первого номера (всего Брэдбери сделал четыре выпуска) совпало первое (и последнее) политическое затмение, постигшее будущего классика, — он увлёкся идеями технократии. В 1930-х годах это было весьма модное поветрие, этакая новая химера, в болоте всеобщего уныния рождённая от брака Депрессии с техническим прогрессом. Технократы утверждали, что научные методы управления экономикой позволят сделать её максимально эффективной и у общества не останется другого выхода, кроме как немедленно начать процветать.

Для этого нужно было дождаться, когда неэффективная капиталистическая экономика сама себя скушает. Депрессия — это только начало, говорили идеологи технократии. Если всё пойдёт так, как предсказывает суровая логика, то к 1945 году Америка будет лежать в руинах. У народа просто не будет иного выхода, кроме как вручить свою судьбу в руки наиболее продвинутых инженеров, учёных и мыслителей, которые смогут подняться над сиюминутными проблемами и объединёнными силами решить задачу по построению идеального общества.

Брэдбери в те времена ещё вполне бодро принимал предложения по воплощению в жизнь всяческих утопий. Но уже через несколько лет он будет воспринимать технический прогресс как одно из многих фантастических чудовищ, выпестованных человеческой недальновидностью. А уж утопии, особенно воплощённые в жизнь, станут для него едва ли не главным кошмаром. Потому что утопии — это те же детские мечты. Став былью, они немедленно оказываются не нужны и погибают.

Но тогда, в 1930-х, писатели и любители фантастики относились к социальным экспериментам без особенных предубеждений — если можно было фантазировать в области науки и техники, то почему бы не пофантазировать и по части социального устройства? Некоторые из молодых фэнов, помогая «сказку сделать былью», даже решались на следующий шаг и становились членами компартии США — впрочем, после подписания пакта Молотова-Риббентропа и резкого перехода коммунистов от тотальной критики фашизма к объявлению Гитлера главным союзником все они, за редким исключением, партбилеты сдали. При всей любви к фантастике (а может быть, именно благодаря ей) они всё-таки не были совсем уж наивными юношами.

Технократия была для американцев определённо меньшим пугалом, чем «красная угроза», хотя и предлагала, как и коммунистическая теория, «научный» подход к общественному переустройству. Это был не очень страшный ужас. Кое-кому из молодёжи нравилось.

Эти простые и безумные обложки рисовал Ханнес Бок. Брэдбери увидел его рисунки на лос-анджелесском конвенте в 1939-м и чуть ли не за руку потащил художника в редакцию

«Мне кажется, — писал тогда Брэдбери, — что технократия сочетает в себе все мечты и надежды фантастики. Именно об этом мы мечтали столько лет — и скоро наши мечты могут воплотиться в реальность…» Через десять лет, перечитывая эти строки, он испытывал перед некогда превозносимыми им идеями только ужас.

Брэдбери играл с технократической утопией недолго — в первых номерах Futuria Fantasia ей уделялось довольно много места, но постепенно тема сошла на нет. Ему было интереснее публиковать фантастические рассказы, чем описания социальных прожектов. К тому же в этой области наблюдались определённые достижения: например, для четвёртого (и, увы, последнего) номера фэнзина Брэдбери выпросил рассказ у самого Роберта Хайнлайна — почти невероятная удача, даже с учётом того, что Хайнлайн поставил главным условием публикацию рассказа под псевдонимом «Лайл Монро». Обложки для журнала рисовал Ханнес Бок — ещё один приятель Брэдбери по Лиге, художник-любитель, тогда никому ещё не известный.

Именно его рисунки Брэдбери захватил с собой, когда летом 1939 года отправился в Нью-Йорк на самый первый в мире WorldCon — всемирный съезд любителей фантастики. Всемирным этот съезд назывался, скажем прямо, ради красного словца — съехались на него только американцы, но ничего подобного нигде в мире тогда больше не проводилось. Помимо участия в съезде, Брэдбери совершил в Нью-Йорке ещё один важный для нашей истории подвиг — он зашёл в редакцию ежемесячника Weird Tales и встретился с редактором Фэрнсуортом Райтом. Во-первых, он хотел выяснить, существует ли возможность опубликовать в журнале собственные рассказы (возможности, впрочем, тогда не нашлось). Во-вторых, он предложил Райту посмотреть работы Ханнеса Бока — и здесь попадание было точным. Райту понравился стиль иллюстраций, и вскоре с подачи Брэдбери графика Ханнеса Бока стала регулярно появляться в журнале, а сам он быстро сделался одним из популярнейших художников-фантастов.

Сам же Брэдбери нашёл в Нью-Йорке нечто большее, чем возможность издаться, — литературного агента. Джулиус Шварц был тогда одним из немногих активистов, кто тратил время на пристраивание чужих рассказов в журналы (позже он найдёт себе более престижное и творческое занятие и останется в истории массовой культуры как ведущий редактор комиксов про Супермена и Бэтмена). Брэдбери отдал Шварцу свои рукописи и вернулся в Лос-Анджелес — работать.

За неимением других вариантов он стал разносчиком газет. Будущий классик носился по улицам с криком «Последние новости!» добрых четыре года, с 1938-го по 1942-й, одновременно придумывая новые рассказы, наблюдая за людьми, подмечая яркие детали… Если у него хватало на это сил. Вы никогда не бегали по улицам с тяжеленной пачкой газет? Попробуйте. Очень способствует творческому росту, если удастся сохранить дыхание.

Через много лет он написал об этом времени:

Когда я продавал газеты, друзья спрашивали меня: «Что ты тут делаешь?» Я отвечал: «Становлюсь писателем». — «Ты выглядишь не по-писательски», — говорили они. «Зато я чувствую себя как писатель!» — возражал я.

Шварц был ещё и редактором комиксов о Супермене

Только в 1941 году (через полтора года после знакомства с Брэдбери) Шварцу впервые удалось продать его рассказ. «Маятник», написанный ещё в 1939 году и позже переписанный приятелем Брэдбери Генри Хассе, принёс соавторам на двоих двадцать семь с половиной долларов (минус причитавшийся агенту процент). Это была история учёного, который во время демонстрации своего изобретения нечаянно угробил два десятка светил мировой науки и был за это наказан бессмертием — и созерцанием бесконечной смены эпох.

4.

В 1942 году Брэдбери решил, что хватит с него «газетной» работы. Он выбрал из своих рукописей всё, что можно было читать без риска для рассудка, и отправился в Нью-Йорк к Шварцу, рассчитывая на его дружеский совет. Шварц, уже имевший к тому времени значительный опыт общения с редакторами журналов, помог не только советом. Несколько дней они вдвоём жили за пишущей машинкой: Шварц критиковал то, что Брэдбери писал, а Брэдбери раз за разом послушно переписывал, раз в день выбегая на улицу, чтобы купить молоко и гамбургер — большего он позволить себе не мог, да и у Шварца дела были не настолько блестящими, чтобы кормить Рэя за свой счёт.

Может быть, помогла диета, может быть — советы мудрого Шварца, но рассказ «Дудочник», написанный Брэдбери во время совместного сидения, удалось пристроить довольно быстро. Это был первый опубликованный «марсианский» рассказ Брэдбери — достаточно прилично сделанный, но не настолько хороший, чтобы удостоиться включения в какой-нибудь из будущих авторских сборников 50-60-х годов.

Одна из первых публикаций Рэя в крупном журнале. Рядом — гвоздь номера, рассказ Эдмонда Гамильтона. На свадьбе Гамильтона Брэдбери позже будет свидетелем

Отойдя от машинописной лихорадки, Брэдбери посмотрел на свой текст со стороны и остался недоволен. Он видел, как, что и зачем он сделал, он сознавал, что рассказ приобрёл более привычный для издателей вид, — но был ясно, что одновременно «Дудочник» что-то потерял. Исчезли странные и ни на что не похожие марсианские города. Исчезла юношеская поэтическая приподнятость. Исчезла… магия?

Брэдбери засел за машинку и принялся писать — один рассказ за другим, не позволяя себе ни малейшей поблажки и выдавая текст десятками страниц в день. Ни один из этих рассказов не был принят никаким журналом фантастики. Но он упорно продолжал искать свой «голос», и монолитная суровость редакторов стала давать трещины. Рассказик в Thrilling Wonder Stories, другой в Weird Tales— иногда подражая другим, иногда изобретая что-то своё. «Ветер» он писал, держа в голове стилистику Хэмингуэя. «Толпа» выросла из стилистики Эдгара По…

К середине 1943 года упорство Брэдбери принесло первые успехи. Его рассказы стали регулярно появляться в Weird Tales, реже — в других изданиях, менее значимых. Самым известным журналом фантастики оставался Astounding Джона Кэмпбелла — тот первым читал каждый новый рассказ Брэдбери, но не проявлял ни малейшего желания их публиковать. Такая фантастика ему не подходила.

«Подводная стража» Брэдбери на обложке Amazing Stories за декабрь 1944

Брэдбери мало-помалу стал дрейфовать в сторону литературы ужасов. Детские страхи были ему памятны, и пишущая машинка превращала их в стильные и необычные истории. В Weird Tales его уже числили постоянным автором. А в 1947 году у него даже вышел авторский сборник «Тёмный карнавал» в издательстве Arkham House — вышел и разошёлся довольно большим для этого издательства тиражом в три с небольшим тысячи экземпляров. Но, конечно, для мира «большой» литературы это пока ещё не было Настоящей Книгой.

В 1945 году Джулиус Шварц предложил один из рассказов Брэдбери в журнал New Detective и внезапно получил совершенно восторженный отзыв. Редактор Райерсон Джонсон писал: «Вне всяких сомнений, Брэдбери — самый интересный начинающий автор из всех, кого мне доводилось читать. Присылайте мне всё, что он напишет».

Стена жанрового загона была сломана, мустанги могли уходить в прерию. Рассказы Брэдбери расходились по детективным журналам, журналам мистики, да и по части научной фантастики наметился прорыв: в 1946 году журнал Planet Stories опубликовал «Пикник на миллион лет» — первый фрагмент того, что через несколько лет соберётся под обложкой с заголовком «Марсианские хроники», — и новеллу «Забытые временем» (которая позже получит новое название «Лёд и пламя»), историю взбесившегося времени, за несколько дней пожирающего целые поколения.

Рэй в 1959 году

Ещё важнее было то, что прозой Брэдбери заинтересовались «внежанровые» популярные журналы. Его рассказы появились в American Mercury, Charm, Collier’s, Mademoiselle. Один из этих рассказов Марта Фоули включила в ежегодную антологию «Лучшие рассказы года». Другой был выдвинут на премию О. Генри.

Когда предложения прислать рассказ стали приходить от престижных New-Yorker и Harper’s, Джулиус Шварц написал Брэдбери, что больше ничем не сможет ему помочь. Если дело касалось пристраивания рассказов в фантастические журналы, Шварц был бесспорным специалистом. Но опыта работы на более ответственных и дорогих рынках у него не было. Здесь он помочь не мог ничем.

5.

Брэдбери вырос на фантастике, он был её прямым литературным потомком, её следующим поколением и её гордостью. Но мир фантастики теперь уже не был единственным доступным ему миром. Теперь для него были открыты все пути. При этом его любимая фантастика по-прежнему оставалась с ним, но самим своим существованием он сумел изменить и её саму, и её восприятие «внешним миром». Подумать только — глянцевые журналы с миллионными тиражами не считали зазорным перепечатывать его рассказы, уже опубликованные когда-то в Weird Tales! О его прозе спорили серьёзные критики. Его книги выпускали крупнейшие издательства. Его приглашали писать сценарии для Голливуда.

Мальчик, запоем читавший «Принцессу Марса», теперь написал «Марсианские хроники». Преисполненный восторга подросток, любовавшийся в цирковых шатрах на живые диковинки, создал «Человека в картинках». Юноша, увлекавшийся технократическими идеями, стал автором ярчайшего антитехнократического романа «451° по Фаренгейту». Писатель, прежде зарабатывавший на жизнь рассказами ужасов, вырастил «Золотые яблоки солнца».

В 1950 году, когда вышли «Марсианские хроники» — более 70 лет назад! — Рэю Брэдбери было всего тридцать лет. Впереди были долгие годы жизни, увлекательной работы, неизменного успеха, неувядающей популярности. Премии, переводы на все языки, признание современников, слава живого классика…

В 1950 году он оставался тем же мальчишкой, который зачитывался «Тарзаном». В том же 1950 году он по-мальчишески плакал, узнав о смерти его автора.

«Оно пришло из далёкого космоса»: фильм по сценарию Брэдбери

В нём поразительно сочетаются страх перед тьмой и умение радоваться свету. Его любимый праздник — Хэллоуин. Его лучший враг — время. Хрупкое, как крылышко бабочки. Безжалостное, как молодой голос по телефону. Равнодушное, как прилив, который каждую ночь слизывает с песка шедевры старого художника…

Пройдёт ещё полвека, и он напишет:

«Когда я гляжу в зеркало, я встречаю взгляд мальчишки, чьи голова и сердце переполнены мечтами, восторгом и неистребимой любовью к жизни. Да, у него совсем седая шевелюра — но что с того? Люди часто спрашивают, как мне удаётся оставаться таким юным, как удаётся сохранить ощущение молодости. Всё просто: пусть ваша жизнь преисполнится всеми возможными рифмами, всеми возможными занятиями, всей возможной любовью. И обязательно находите время для смеха — помните о том, что дарит вам счастье, — каждый день, без исключения. Именно так я и поступаю с самого раннего детства».